Джордж Дуглас - Легенды и предания Шотландии

В этом случае суеверие, касающееся возвращения умерших в своих дома, чтобы навестить друзей, усложняется идеей наказания за богохульство. Но в другой балладе, затрагивающей ту же тему, «Два сына клерка из Оузенфорда», фундаментальная идея проявляется в своей простейшей форме. В других отношениях эти две истории очень похожи. Только во втором случае молодые люди – их было двое – были приговорены к смерти, как и красивые дворяне из «Нельской башни», за любовь, а их возвращение домой было приурочено к Рождеству.

Эти две истории, вероятно, являются самими странными в шотландском народном творчестве, но при этом они содержат отчетливый и глубокий человеческий фактор. Следует заметить, что в обоих случаях возвращение домой умерших приходится на время празднеств – на День святого Мартина в первом случае и на Рождество во втором. В такое время мысли работающих людей отвлекаются от ежедневных забот, а значит, можно дать волю воображению. Не приходится сомневаться, что ежегодное повторение таких «красных дней» календаря с обычными, связанными с ними церемониями и обрядами заставляют с особенной четкостью вспоминать о прошедших годах. По крайней мере, это касается людей, которые ведут простую, монотонную, бедную событиями жизнь. И нет ничего необычного в том, что в такие моменты люди обращаются мыслями к родным и друзьям, которых потеряли за время, прошедшее с предыдущего праздника, вспоминают и много рассуждают о характере, привычках и талантах ушедших. От этого отчетливого мысленного представления остается сделать всего один шаг и вызвать в воображении их физическое присутствие. Скорее всего, отсюда и возникли эти странные истории и именно отсюда появилась трогательная вера в то, что на Рождество мертвые возвращаются домой, чтобы поужинать и потанцевать с живыми.

Полагаю, приведенных немногочисленных примеров достаточно, чтобы проиллюстрировать самые удивительные черты шотландских крестьянских преданий. Подводя итог всему сказанному, следующие черты можно считать общими: во-первых, живая и весьма изобретательная фантазия, во-вторых, мощное воображение. В шотландском сельском сказителе, несомненно, есть что-то от Гомера, во всяком случае, это касается его «поэтического видения». И его богатейшее воображение подвержено мрачному влиянию, а душевное равновесие временами нарушается естественными чертами страны, условиями жизни в ней и невеселыми размышлениями, свойственными национальному сознанию. В-третьих, это любовь к человечеству, усиленная пониманием трудностей его судьбы, проявившаяся в остром пафосе. Конечно, в стране, где живут разные народы, такой как Шотландия, общие характеристики сказаний существенно разнятся для разных частей страны. Кельт Западной Шотландии, к примеру, испытывает пристрастие к великанам и демонстрирует определенную бессердечность, которой невозможно не удивляться, когда речь заходит о жизни и невзгодах указанных великанов и их домочадцев. Иначе говоря, великан из сказок Западной Шотландии – всегда «законный» объект нападения, вы не сможете, прибегнув к какой-либо уловке, его перехитрить. Тролли, троу [3], «жители холмов» или «серые соседи» норвежцев с Шетлендских островов имеют собственный характер, отличный от фейри остальной Шотландии, и очень гармонично вписываются в унылый пейзаж своих родных берегов. Снова прибегнув к обобщениям, можно утверждать, что сказания горцев демонстрируют больше неутомимой изобретательности, а сказания жителей равнин имеют более четкий план и демонстрируют глубину понимания человеческого фактора.

Рассмотрим вкратце литературное значение этих сказаний. В этом отношении устные предания шотландского крестьянства имеют определенные преимущества, поскольку богатое месторождение, которым они являются, хорошо разработано современными шотландскими писателями. Вероятно, самой примечательной чертой шотландской поэзии был сначала ее национальный, а в более поздние времена – народный характер. По крайней мере, в настоящее время обе эти черты приобрела и шотландская проза. В действительности, возможно, это не относится, или относится, но с существенными оговорками, к творениям Смоллетта, но после него шотландская проза стала «расти на земле». А шотландцы, которые возделывали поле народных преданий, были далеки от того, чтобы насаждать в нем принципы таких писателей, как, например, Мусей, Тик и Ла Мотт Фуке, делая народное предание только основой, на которой базируются их собственные философские или другие конструкции, и часто изменяя его до почти полной, если не до полной неузнаваемости. Также они не работали в духе таких писателей, как Теофиль Готье, который, хотя иногда и использовал народные предания как материал для работы, не заботился о национальном духе, будучи прежде всего стилистом. Готье был чистым художником, простым и независимым, свободным от связей с какой бы то ни было страной, от уз родства, можно сказать, от связей с человечеством. Шотландские писатели, с другой стороны, в первую очередь объективны, а затем национальны.