Калевала (пересказ для детей)

— Нет, неправда это! — говорит мать. — Мой Лемминкайнен и на щеночке переплывет пороги, со дна морского и то вынырнет. Говори, что ты сделала с моим сыном, а то не жить тебе на свете — близко ходит твоя смерть!

Испугалась старуха Лоухи, хозяйка Похъелы, и говорит:

— Хорошо, скажу тебе правду. Посылала я твоего сына за быстроногим лосем — привел он лося. Посылала я его за огненногривым конем — привел он коня. В третий раз послала я его зa лебедем, что плавает в черных водах Туонелы, и не вернулся он больше. А почему не вернулся — о том не знаю и не ведаю.

Это уж истинная правда. Другой нет.

И снова пошла старая мать по белу свету. Всюду ищет она своего бедного сына. Точно волк, бродит она по болотам, словно медведь, пробирается по лесным чащам, выдрой переплывает реки, зайцем перебегает поля.

Камни дорогу ей преграждают — она их разбрасывает. Деревья перед ней стеной встают — она их наземь валит. Гиблые болота ее затягивают — она хворостом их засыпает. Семь дней ищет мать пропавшего сына, семь дней не находит веселого Лемминкайнена.

На восьмой день вышла старая на ровную дорогу. Низко поклонилась она дороге и спрашивает:

— Скажи мне, добрая дорога, не встречала ли ты моего сыночка, не видела ли ты мое золотое яблочко, мой серебристый прутик?

Отвечает ей дорога:

— Много у меня забот, о твоем ли сыне мне думать! И без того трудно мне приходится: то кони бьют меня копытами, то люди топчут меня ногами.

Спрашивает бедная мать у месяца:

— Скажи мне, ясный месяц, не видел ли ты моего сыночка, не видел ли ты мое золотое яблочко, мой серебристый прутик? Отвечает ей месяц:

— Где же мне за твоим сыном углядеть! И без того много у меня дела: целую ночь один-одинешенек хожу я по небу, чтобы на земле светло было.

Спрашивает старушка у солнца:

— Солнце ясное, ты все на свете видишь — не знаешь ли, где мой милый сыночек, где мое золотое яблочко, где мой серебристый прутик?

И ответило ей солнце:

— Нет больше его на свете. Увела его в свое жилище смерть, поглотила твоего сыночка темная пучина Маналы. Горько заплакала старая мать. Пошла она к кузнецу Илмаринену и просит его:

— О кователь Илмаринен! Ты и вчера ковал и завтра будешь ковать. Выкуй мне грабли с медной рукояткой, с железными зубьями. Да чтобы зубья были длиной в сто сажен, а рукоятка — с целую версту.

Выковал ей Илмаринен, вековечный кователь, грабли, какие она хотела, и пошла старая к берегам черной Туонелы.

Остановилась она над темной пучиной и просит солнце:

— Солнце ясное! Ты всем на земле поровну светишь. Посвети-ка мне разок посветлее, да еще разок потеплее, а в третий раз совсем жарко. Усыпи злое племя Маналы, отними силу у богатырей Туонелы.

Послушалось ее солнце. Сошло оно с неба и село на вершину березы, опустилось на ветку ольхи. Разок посветило посветлее, и еще разок потеплее, а в третий раз — совсем жарко.

Густой пар поднялся от воды, и все подземное племя Маналы — юноши с мечами, взрослые мужи с копьями, старики с дубинками — все заснули крепким сном.

Усыпило их солнце и снова вернулось к себе на небо, на прежнее насиженное местечко.

А старая мать пошла по берегу Туонелы и медными граблями с железными зубьями стала водить по дну бурного потока.

Провела один раз, провела другой раз — ничего не зацепили грабли.

Тогда ступила она в черную пучину, по самый пояс вошла в бурный поток.

Ходит она по течению, ходит против течения. И вдруг отяжелела медная рукоятка — из глубины темных вод подняла мать рубашку сына.

Камнем легла печаль на сердце матери. Но дальше идет она среди волн пенистого потока.

Провела граблями по левому берегу — нашла чулки веселого Лемминкайнена.

Провела граблями по правому берегу — пояс милого сына отыскала.

Снова погрузила грабли в стремнину темных вод — и повисла на зубьях шапка веселого Лемминкайнена.

Водит она граблями вдоль потока и поперек потока — и поднимает железными зубьями тяжелый сноп. Нет, не сноп это! Это тело ее милого сына, удалого охотника, веселого Лемминкайнена. Только нет в нем больше жизни, нет дыхания на его устах.

Склонилась над ним старая мать, и горькие слезы полились из ее глаз.

Стала она прикладывать косточку к косточке, связывать жилку с жилкой, чтобы вновь побежала по ним шумная кровь.

Услыхал ворон, как плачет старая мать над телом сына, и закаркал: