Александр Коротич - Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники

А пока спала она, всё внутри Гора-рыбы переменилось. Исчезли и утварь, и очаг, и лежанка, и огонь тёплый погас. А в брюхо рыбы набились — со всего Таватуя-озера. Самая большая из рыб подплыла к спящей и острым плавником живот ей разрезала, да так тихо, что та даже не проснулась. И откуда ни возьмись подплыла к ране песчинка маленькая серебристая, будто осколочек слюды или чешуйка мелкая. Блеснула чешуйка и в живот легла. Тогда рыбы плотно облепили тело девушки, так, что её видно не стало. Девятнадцать дней спала Сийтэ под рыбьим одеялом, а когда проснулась, то увидела, что вокруг всё по-прежнему: очаг мерцает, а над огнём еда дымится. Поела она, и вдруг почувствовала, что сила в ней необычная появилась. Догадалась она, что пока спала, жизнь Кали-Оа поселилась у неё под сердцем. Взглянула она на живот и увидела на нём будто рисунок тонкий: рыба, у которой внутри человек, а внутри у него опять рыба.

«Пусти меня на волю», — просит Сийтэ. Открыла рыба пасть, а снаружи вовсе не дно озёрное, а лес от солнца да листьев золотой. Бегала по лесу Сийтэ, венок из красных рябиновых листьев себе плела, вдруг слышит — волки голос подали, навстречу ей спешат. Окружили её волки, а ближе подойти боятся, чуют странное. Схватила девушка одного волка за загривок и кинула его далеко в озеро. Легко кинула, словно щепку мелкую. А остальные волки в страхе разбежались.

«Сила твоя от бремени исходит, — говорит ей Гора-Рыба. — Пока носишь ты его, ничего тебе не сделают ни мороз, ни болезнь, ни зверь лесной. Но как только выйдет сын из тебя, сила эта с ним и уйдёт. Не забывай об этом». — «Удивительно это, — говорит Сийтэ, — собственного деда второй раз на свет родить!». Услышав эти слова, захохотала Рыба, да так что горы уральские дрогнули, а по озеру волна пошла. До этого дня никогда Рыба не смеялась, да и после такого с ней не было. «Почему ты смеёшься?», — удивилась Сийтэ». — «Смеюсь я над словами твоими, потому что никаким чудом нельзя одного человека второй раз родить заново. Это твой сын будет. И кровь в нём твоя будет. Только вот душа и сила у него будут от четверых».

За долгие месяцы, что Сийтэ с Рыбой провела, побывала она во многих местах. Рассказывала Рыба девушке премудрости всякие, На самом деле не для неё эти рассказы назначались, а для младенца, что в животе у ней копошился. Укрепляла Сийтэ тело по-всякому: ходила по огню и в прорубь ледяную ныряла. И ничего с ней не делалось, только сын её в утробе сильнее от того становился.

Наконец подошёл положенный срок. Отпустила Гора-Рыба её домой, а в напутствие сказала: «Всё хорошо с твоим ребёнком будет. А вот за тебя я неспокойна. Если жених твой сомнение затаит, скажи ему, чтобы говорил он со мной. Я сама ему всё скажу».

Как сказала рыба, так оно вышло. А что дальше было, про то отдельное сказание будет, про Уйго, сына Уйрала, которого в деревне «Рыбьим сыном» прозвали.

Удивительна была история помолвки Сийтэ и Уйрала, удивительна была история зачатия и беременности Сийтэ. Но ещё более удивительным был мальчик, что родился на полную луну в доме своего прадеда Кали-Оа. Бывает, что малыши по-первости родителям толком поспать не дают, изводят их плачем, криками капризными. Поди-пойми, что такой крохе надо? Другое дело — Уйго. Он спокойно лежал в своей колыбели и улыбался. С благодарностью принимал и грудь материнскую, и отцову ласку.

Непросто было его родителям в то время: дурная слава о них шла по деревне унхов, мол, ребёнок их не от отца своего зачат, а от рыбы каменной. Хмурился на это Уйрал, но против ничего сказать не мог. Так уж устроены люди: то молятся чудесам, то проклинают их. Матери Уйго тоже приходилось несладко; она расплачивалась за силу, что давал ей сын, пока в материнской утробе рождения дожидался. Как и предупреждала Гора-Рыба, сразу после родов ослабла она телом, одолели её болезни и немощи. А только глянет мать в колыбельку, на улыбку сынову, так сразу словно полегчает ей. А возьмёт малыша на руки отец, так сразу сердце его успокоится.

Рос Уйго как и все мальчишки шалуном, разве что силой от них отличался. Не было ему равных ни в беге, ни в борьбе. Вот только силу ту он никогда во зло другим не использовал. Не обижал он никогда ни зверя, ни человека, ни букашку мелкую. Как к такой странности относиться — даже родители его не знали. Но более тревожило их другое — шло время, а Уйго молчал. Уж все сверстники его говорили вовсю, а он с рождения так ни одним словом и не обмолвился. Все средства родители перепробовали: и папоротник к горлу привязывали, и жиром рыбьим тело натирали, и стрелу над головой у него в полночь ломали. Терпеливо сносил всё это мальчик да только улыбался, а говорить так ничего и не говорил.