Чжуан-цзы - Чжуан-цзы

[Однажды] Цзычань сказал Счастливому:

– Когда я выхожу первым, ты задерживайся; когда же ты выходишь первым, я буду задерживаться.

На другой день они снова сидели на той же циновке в том же зале, и Цзычань повторил:

– Когда я выхожу первым, ты задерживайся; когда же ты выходишь первым, я буду задерживаться. Сейчас я пойду, задержишься ли ты? Кроме того, не считаешь ли себя равным [мне], облеченному властью? Видишь [меня], облеченного властью, а дороги не уступаешь!

– Поистине ли облеченный властью остается им и в доме учителя? – спросил Счастливый. – Ты любуешься собой, облеченным властью, и [хочешь], чтобы [все] оставались позади. А я слышал, что к чистому зеркалу не пристанет ни пыль, ни грязь; если же пристает, значит зеркало нечистое. Тот, кто долго прожил вместе с человеком достойным, не совершает ошибок. Ты же выбрал великого, Преждерожденного, а сказал такое. Не ошибаешься ли?

– Такой, как ты, а еще споришь о добродетели с Высочайшим? – возразил Цзычань. – Подсчитай-ка свои достоинства! Не хватит ли тебе, чтобы раскаяться?

– Многие рассказывают о себе так, будто лишились [ноги] незаслуженно; редко кто признается, что лишился [ноги] заслуженно; лишь достойные способны понять неизбежное и спокойно покориться своей судьбе. [А если кто-либо] бродит перед натянутым луком Охотника [79]в центре [мишени] и в него [стрела] не попадет, это также судьба! Многие, сохранившие обе ноги, смеялись надо мной, одноногим, и меня охватывал гнев. Только попав к Преждерожденному, [я] освободился от позора и вернулся [к обычному состоянию]. Преждерожденный незаметно очистил меня добротой. Уже девятнадцать лет странствую с учителем, не сознавая, что я – подвергшийся наказанию. Ныне мы с тобой изучаем внутреннюю жизнь, а ты выискиваешь [что-то] в моем внешнем. Не ошибаешься ли ты?

Цзычань от волнения изменился в лице и сказал:

– Тебе не придется больше так говорить.

В Лу жил изувеченный в наказание [за преступление] по прозвищу Беспалый с Дяди-горы [80]. Ступая на пятках, он пришел повидаться с Конфуцием, но тот сказал:

– Раньше ты был неосторожен и навлек на себя такую беду. Зачем же теперь [ко мне] пришел?

– Ведь я всего-навсего не разбирался в делах, вот и лишился пальцев на ногах – отнесся легкомысленно к собственному телу, – ответил Беспалый. – Ныне же я принес [вам], учитель, нечто более ценное, чем ноги, что стараюсь сохранить в целости. На [вас], учитель, я смотрел, как на небо и на землю. Ведь небо все покрывает, а земля все поддерживает. Разве ждал от [вас], учитель, такого приема?

– [Я], Цю, был невежлив, – извинился Конфуций. – Дозвольте рассказать [вам], чему [я] научился. Почему же вы не входите?

[Но] Беспалый ушел.

– Старайтесь, ученики, – сказал Конфуций. – Если [даже] Беспалый, изувеченный в наказание, еще стремится к учению, чтобы возместить содеянное в прошлом зло, тем более [должен стремиться] тот, чья добродетель в целости.

Беспалый же поведал [обо всем] Лаоцзы:

– Конфуций еще не сумел стать настоящим человеком. Почему он без конца тебе подражает? Он стремится прославиться как [человек] удивительный и чудесный. [Ему] неведомо, что для настоящего человека это лишь путы, [связывающие] по рукам и по ногам.

– Нельзя ли освободить его от этих пут? – спросил Лаоцзы. – Почему бы не показать ему прямо единство жизни и смерти, возможного и невозможного?

– Как его освободишь? Ведь [это] кара, [наложенная] на него природой.

Луский царь Айгун [81]и спросил Конфуция:

– Что за человек безобразный вэец, которого звали Жалкий Горбун То? [82]Мужчины, которым приходилось с ним вместе жить, [так к нему] привязывались, что не могли уйти. Увидя его, девушки просили родителей: «Лучше отдайте ему в наложницы, чем другому в жены». [Их] не пугало, что [наложниц] у него было уже больше десятка. Никто не слыхал, чтобы он запевал – всегда лишь вторил. Он не стоял на престоле, не мог спасать от смерти; не получал жалованья, не мог насыщать голодных; своим же безобразием пугал всю Поднебесную. Он лишь вторил, никогда не запевая, [слава] его познаний не выходила за пределы округи, и все же к нему стремились и мужчины и женщины – он был, наверно, выдающимся человеком! [Я], единственный [83], призвал его и увидел, что безобразием [он] воистину пугает всю Поднебесную. [Но] не прожил он у [меня], единственного, и одной луны, а [я], единственный, [уже] привязался к нему. Не прошло и года, а [я], единственный, стал ему доверять. В царстве не было [тогда] ведающего закланием жертвенного скота, и [я], единственный, [хотел] назначить его, а он опечалился. Позже согласился, но с такими колебаниями, будто отказывался. [Мне], единственному, стало досадно, но в конце концов [я] ему вручил должность. Вскоре, однако, [он] покинул [меня,] единственного, и ушел. [Я], единственный, горевал, точно об умершем, как будто никто другой не мог разделить со мной радости власти.