Народное творчество - Гэсэр

Так, напугана тем Соплячком,
Две сумы, набитых битком,
Отдала ему ханская дочь,
Чтоб Сопливец убрался прочь!
На коня навьючил Нюсата
Серебро и червонное злато:
«Милой матушке дар я доставлю
И направлю обратно коня.
Здесь, красавица, жди ты меня».

Поскакал домой мальчуган,
А царевна Тумэн-Жаргалан
У родных обрела приют,
И снедала ее досада…
Возвратился назад Нюсата,
А слова его жалят и жгут:

«Если женщина нравом беззлобна,
То в дому ее дети шумят.
Если женщина суке подобна,
То она производит щенят.
Удивительны в мире дела:
Дочка хана щенка родила!
Род – высокий, а нрав-то – сучий:
Нехороший, неслыханный случай!»

И Тумэн-Жаргалан, чья краса
Озарить могла небеса,
От позора-стыда запылала,
Потеряла власть над собой
И упала к ногам зубоскала,
Обратилась к нему с мольбой:

«Всех людей, чьи чисты сердца,
Превзойдите делами благими!
Вы мое не позорьте имя!
Как дойдет до хана-отца
Эта злобная черная весть,
Молодой головы мне не снесть!»

Так в смятенье, в тревоге душевной,
Умоляла его царевна,
У Сопливца валялась в ногах,
Обливая слезами прах.
Крепко сердце Нюсаты забилось,
Докрасна оно раскалилось,
Излучая сияющий свет.
Он сказал царевне в ответ:
«Разве я тебя опозорю?
Твоему помогу я горю,
Если стану тебе родным,
Если головы соединим,
Две судьбы сольем воедино».

Дочь Баяна, дочь властелина,
Простодушна была и невинна,—
Согласилась царевна с ним:
«Как созреем для этого дела —
Для единой судьбы-удела,—
Наши головы соединим».

Речь заводит Нюсата снова:
«Коль сказала ты верное слово,
Коль дала обещанье святое,
То вручи мне кольцо золотое,
Что на правой ты носишь руке,
Что на пальце твоем безымянном».

От родных и друзей вдалеке,
На дороге, повитой туманом,
Растерялась Тумэн-Жаргалан,
И кольцо она с пальца сняла
И Сопливцу кольцо отдала.
«За тобою примчусь: жди меня
У себя через два-три дня»,—
Так Нюсата сказал озорной,
Провожая царевну домой.
Произнес он эти слова,
И при помощи колдовства
Превратился он в муху черную.
Как царевна поводья взяла
И пустилась дорогой торною,
Сел он к ней на луку седла.

Разгадал ее думы Нюсата:
Дочь могучего хана сочла,
Что она грешна, виновата
В том, что верное слово дала,
Отдала золотое кольцо.
Было скорбным ее лицо:
«На него противно смотреть.
Стать Сопливцу женою – горе.
Лучше мне сейчас умереть,
И с утеса я брошусь в море».

На скалу взобралась крутую,
Чтоб низринуться в бездну морскую,
Вдруг Нюсата схватил гнедого
За его шелковистый хвост
И сказал душевное слово:
«Не иди ты путем обмана.
Не пристало дочери хана
Обещанье свое нарушать!» —
И коня повернул он вспять.
Испугалась дочь властелина:

«Здесь, где моря шумит пучина,
Захотелось мне умереть,
Но дала я верное слово
И его не нарушу впредь».
И к пределам края родного
Погнала царевна гнедого,
А Нюсата вернулся домой.

Кончен горный путь и степной,
И предстала она перед ханом,
Пред отцом Турушхэй-Баяном,
О нежданной поведала встрече.
Хан Баян, услыхав эти речи,
Приласкал, успокоил ее,
Пожелал ей счастья и мира,
Приказал, чтоб для праздника-пира
Приготовили яства-питье.

До Зутана дошел в некий час
Турушхэй-Баяна указ.
Порешил криводушный хан,
Что пора добыть ему счастье,
В состязанье принять участье,
В жены взять Тумэн-Жаргалан.
Он велел коня черной масти
Снарядить в поход поскорей —
Пусть к царевне свой бег направит,
И решил Зутан, что возглавит
Триста воинов-богатырей.
Стал просить Нюсата-Нюргай:
«В этот северо-западный край
Вместе с вами, дядя, поеду,
Может быть, я добуду победу».
Рассердился Хара-Зутан,
И не внял он просьбе-желанью,
А прогнал племянника с бранью.

Возвратился Нюсата домой.
Там, на тоненьких ножках, худой,
Серой масти плелся лончак,
Замедлял ослабелый шаг.
Вот и лошадь для Соплячка!
Серомастного лончака
Он седлает седлом дрянным
С потником, но волосяным.
Был из шкурок мышиных – подхвостник,
Был из сусличьих шкурок – подгрудник,
А подпруга, хотя и крепка,
Да из шкурок была колонка,
А из шкурки бурундука
Он к седлу приделал подкладку.
Он сказал: «Снарядил скакуна,—
Хоть на праздник помчится, хоть в схватку,
Но и мне одежда нужна,
Снаряжусь и я для порядку».