Но ушел упрямый старик,
А старуха в таежном затишье
Разостлала войлок-потник,
Подложила подушку повыше.
Что ей день сулит впереди?
Если дочь родится – баюкать
Будет девочку на груди,
А родится сын – будет мать
На коленях его качать.
Закричал внезапно ребенок
Из ее материнского чрева.
Этот голос был ласков и звонок,
И была в нем нежность напева.
Говорил ребенок, взывая:
«Приподнять прошу я, родная,
Белый шлем, на тебя надетый,
Полный яркого звездного света».
Разве знала старуха пред тем,
Что надет на ней звездный шлем?
Но как только Наран-Гохон
Шлем блестящий приподняла,
В тот же миг от ее чела
Высоко устремился вдруг
Чистый дух, светоносный дух.
Яркий шлем на голову плотно
Натянула правой рукой,
Но из правой подмышки другой
Взвился дух – светло, быстролетно.
Потянулась – и левой рукой
Заслонила подмышку правую;
Слева, с яркостью величавою,
Третий дух воспарил сильнокрыло.
Натянула шлем и застыла,
Сразу обе подмышки прижав,—
Дух четвертый из пуповины
Ввысь взлетел, где синел небосклон.
Потемнела от боли-кручины,
Загрустила Наран-Гохон:
Потеряла четыре плода,
И не стать им детьми никогда!
Но из чрева снова раздался
Голосок Бухэ-Бэлигтэ:
«Я, последыш, в чреве остался!
Я медлителен, вот беда,
Я опаздываю всегда!
Но, по крайней мере, теперь,—
Ты, родная моя, поверь,—
Нарожусь в урочное время:
Ты недаром носила бремя,
Не напрасно меня зачала!»
Светлый дух, от ее чела
Устремившийся к высоте,—
Был Заса-Мэргэн, старший брат
Храбреца Бухэ-Бэлигтэ.
Дух второй, красив и крылат,
Воспаривший в сиянье добра,—
То Бухэ-Бэлигтэ сестра,
То Эржзн-Гохон белоцветная.
Третий дух, воспаривший туда,
Где светла облаков гряда,
Где звезда сияет рассветная,—
То сестра Бухэ-Бэлигтэ,
То Дуран-Гохон красноцветная.
Дух четвертый, из пуповины
На небесные луговины
Воспаривший, блестя, как денница,
То Бухэ-Бэлигтэ сестрица,
Молодая Сэбэл-Гохон.
Вот, удачей своей вдохновлен,
Сэнгэлэн, охотник седой,
Возвратился с добычей домой.
Но добыча жене не нужна,
Но кричит-бранится жена:
«Говорила тебе: „Не ходи!“
Говорила тебе: „Погоди!“
Где шатался, блудливый бык?
А пока ты шатался, блудник,
Я четыре души упустила.
Ох, с тобою мне жизнь постыла!
Если завтра уйдешь опять —
Одинокими станем снова,
Без ребеночка дорогого
Будем век вдвоем доживать!»
Так старуха стонала-рыдала,
Превращаясь в добрую мать.
Вот и утро в тайге настало.
Не пошел на охоту старик:
Ни к чему ему брань и крик!
А старуха лежала, ноя,
Ибо ныло все костяное,
Все запуталось волосяное!
Исстрадалась Наран-Гохон,
Не лежалось ей, не сиделось.
Вдруг похлебки ей захотелось,—
И малыш, исполненный гнева,
Некрасивый, вышел из чрева.
Из себя извергал он кал,
Сопли из носу испускал.
Вместо счастья у матери – горе:
Вот какой уродился сынок!
И ребенка, в тоске и позоре,
Оттолкнула ступнями ног.
Но старик его на руки взял,
Спеленал дитя и сказал
Он жене слова укоризны:
«Вот какого ты мне сынка
Родила на закате жизни!
Но хотя он соплив и грязен,
А с лица – сердит, безобразен,
Нам с тобою он послан судьбой,
Мальчик, выношенный тобой.
Из детей лучше всех – это сын,
Из птенцов лучше всех – желторотый!»
Дожил старый нойон до седин,
С поздней-поздней отцовской заботой,
Он баюкал родное дитя,
Радость новую обретя.
Повествует старинный сказ:
Крепкий мальчик вышел из чрева.
Был открыт его правый глаз,
Был прищурен глаз его левый.
Ногу левую мальчик согнул,
Руку правую ввысь протянул.
Удивляется старая мать,
Сэнгэлэну она говорит:
«Это как же нам понимать?
Правый глаз у него открыт,
И прищурен был глаз его левый.
Что за дитятко вышло из чрева!
Ногу левую мальчик согнул,
Руку правую ввысь протянул».
Услыхав такие попреки,
Начал речь крепыш краснощекий:
«Ввысь протянутой правой рукой
Силу зла повергну в сраженьях,
Чтобы праздновал род людской
Праздник жизни в лесах весенних.
Я под правой своей ногой
Справедливую власть укреплю,
Защищая мир и покой.
Распрямив свою левую ногу,
Всех предателей раздавлю!
Чтобы верную видеть дорогу,
Будет правый мой глаз открыт.
Чтобы видеть, за часом час,
Тех, кто ложь, кто измену творит,
Будет левый прищурен глаз!»
Читать дальше