Народное творчество - Гэсэр

Там, где горы и долы цвели,
Расплодились гадюки и змеи,
На богатые страны земли
Налетели, вопя, суховеи,
Потому что хотели злодеи,
Чтобы люди смерть обрели,
Чтоб живое было отравлено,
Ядовитым туманом придавлено.

Никогда не болевшие люди
Разве думали, ведали разве
О чуме и о страшной язве?
А теперь неожиданно, скоро
Погибали от язвы и мора.
Не болевшие никогда
Табуны, отары, стада
По долинам и косогорам,
На просторах несчастной земли,
Бездыханные, полегли,
Побежденные язвой и мором.

В свете дня и в полночной мгле
Все живое уничтожая,
Воцарилась на всей земле
Язва страшная, моровая.
На бескрайнем просторе земном
Умирали ночью и днем
Люди, звери, птицы, растенья.
Наступило время смятенья.

Племена трех земных вождей,
Неиссчетные толпы людей,
Бесконечной печалью печальных,
От болезней страдая повальных,
Вопрошали, друг к другу взывая,
Удивлением удивлены:
«Как нам жить? Из какой стороны
Эта язва пришла моровая,
От которой гибнет больной,
От которой не знаем лекарства?
Кто же стал этих бедствий виной —
Чье злодейство и чье коварство?»

Обратились люди к шаманке,
К той прославленной Шайнархан,
Что лечила от лихоманки,
И в грядущее заглядывала,
И по запаху угадывала,
Где какая убоина жарилась,—
Чтоб над скорбью людскою сжалилась,
Чтоб узнала: по чьей вине
Гибнут люди в каждой стране,
Чье злодейство, чье чародейство
Губит все племена и семейства?
Пригрозили шаманке при этом:
«Если к нам не придешь с ответом,
Не поведаешь о причине
Той беды, что творится ныне,
Мы повесим тебя на осине,
Жадным воронам на обед.
Так ступай, принеси ответ».

Шайнархан собрала тогда,
Чтоб развеялась эта беда,
В деревянной надломленной чаше
Слезы женские, слезы мужские,
Скорби-горести, муки людские.
Деревянную чашу крутя
С человеческими слезами,
Неподвижными глядя глазами,
К небу Запада их обратя,
Застывая, как изваяние,
Зашаманила заклинание:

«Поднимись, деревянная чаша,
О несчастной поведай земле,
Покрутись, покрутись на столе,
Чтоб тебя увидела наша
Дорогая Манзан-Гурмэ,
Та, что в Западном горнем краю
Над пятьюдесятью пятью
Небесами глава-владычица,
Та, что волю воздвигла свою,
Чтобы мудрость могла возвеличиться,
Та, что держит чашу добра,
Сотворенную из серебра».

Прокричав слова заклинания,
В распростертые небеса,
Вверх закинула чашу стенания,
Чашу слез, что светлы, как роса.
Облака насквозь пробивая,
Эта чаша, где скорбь живая,
Наконец на столе очутилась
Мудрой бабки Манзан-Гурмэ
И внезапно пред ней закрутилась,
Закрутилась – остановилась.
И тогда-то Манзан-Гурмэ
Удивленьем большим удивилась:
Что еще за беда нагрянула?
Вот в волшебное зеркало глянула,—
В мире верхнем царил покой,
А на нижнем земном просторе,
Там, где род пребывал людской,
Увидала горькое горе.

Девяносто бесов-уродцев,
Чьи противны крики и вопли,
Чьи носы вроде старых колодцев,
Толщиною в два пальца сопли,
Чьи грязны и черны котлы,
А еда – чернее смолы,
Чьи слюной наполнены рты,
Чьи унты не знают подошв,
Чьи без тульи шапки мохнатые,
Чьи бесхвосты кони горбатые,
Чьи глаза как затхлое гноище,
Чьи тела утратили тень,—
На земле устроив побоище,
Серой мглою окутали день.

На земной простор напустили
Черноцветные тучи пыли.
По земле расползаясь, как змеи,
Словно мухи, с жужжаньем летя,
Всех детей убивали злодеи
И закапывали дитя,
Если девочкой был ребенок,
Глубоко под грудой пеленок,
Если мальчиком был ребенок,
То закапывали дитя
Под замолкшей его колыбелью —
Лишь с одной-единственной целью:
Чтоб земля зачахла во мгле,
Чтоб не стало людей на земле.

Язва страшная, моровая
Совершала свой путь жестокий,
Семигорный мир заставляя
Горьких слез проливать потоки.
Громким плачем сменялся крик
В трех державах земных владык.
Зашаталась жизни опора.
Все живое гибло от мора.

Там, где мертвые в прахе валялись,
Там, где правила смерть, веселясь,
Девяносто бесов, бахвалясь
И кривляясь, пускались в пляс.
Как былиночку круговерть,
Так людей уносила смерть.
Постепенно, как снег и лед,
В трех державах таял народ.
Только бесы одни ликовали
На равнине, на перевале,
И в степях, и на шумных морях,
У ручьев и в каждом ущелье,
И безумное это веселье
Всем внушало губительный страх.