Мигель де Сервантес Сааведра: Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Т. I

Но, хоть взлелеян славой беспримерной,
Взнесенной выше лунного серпа я,
К тебе, Кихот, питаю зависть я!

О, если бы мой Мирафлорес смел
В Тобосо, Дульсинея, вдруг явиться,
А Лондон – в дом твой скромный обратиться,
Как я бы восхваляла мой удел!

О, поменять бы облик наших тел,
На день один тобою воплотиться —
И рыцарем отважнейшим гордиться,
Что в честь мою спешит на подвиг, смел!

Страсть друга не ценя превыше чести,
Бежала б я, как Дон Кихота – ты,
И девичью невинность сберегла я, —

И, недоступна зависти и лести,
Царила б я в блаженстве чистоты
И ныне не скорбела бы, страдая.

О, славный муж! Высокою судьбой
Ты, рыцарю служить благословенный,
Сей жребий принял мирно и степенно,
Не встретив въяве схватки грозовой!

Серпом, мотыгой век ты мерил свой,
Но в путь, в свой час, отправился смиренно —
И посрамил отвагой отрешенной
Всех тех, кто на словах лишь горд собой.

Твой тучен зад. В суме чересседельной
Полно еды. Осел твой миловиден, —
О, как тебе завидую я глухо…

Вперед же, Санчо, к славе беспредельной, —
Такой, что сам испанский наш Овидий
Тебя почтит приятельскою плюхой!

Санчо я, оруженосец,
Что с Кихотом из Ламанчи,
Возмечтав о лучшей доле,
Вольно странствовать пустился, —
А уж, коль припрет, дать деру
Смог, скажу тихонько, даже
Вильядьего бесхребетный,
Как о том и говорится
В «Селестине» – книге славной,
Хоть и чуть солоноватой.

Гордый правнук я Бабьеки,
Росинант дано мне имя.
В услуженье Дон Кихоту
Был я тощ, как мой хозяин,
Но, хоть тих на вид, заморен, —
А овса умел потырить
Незаметно, как когда-то,
Чрез соломинку пустую,
Выдул у слепца винишко
Ласарильо хитроумный.

Двенадцать было нас, но ты, герой,
Затмил нас всех, – пусть не носил короны, —
Отвагою своей непревзойденной,
Числом побед и чести чистотой.

Сведен с ума Анжелики красой,
Я, сир Роланд, герой непокоренный,
Деяньями потряс мир изумленный,
Навек оставшись в памяти людской.

Меня ты превзошел великой славой, —
Склоняюсь скромно пред достойным мужем, —
Хотя в безумье схожи мы с тобой;

Тобою сокрушен и мавр кровавый,
И турок злой, – и оба мы, к тому же,
Обделены любовию земной.

Учтивый муж, цари на поле бранном,
Ведь подвиги мои твои затмили!
Мы храбростью равны, но рыцарь странный,
Испанский Феб меня превысил силой.

Сулили мне короны, царства, страны,
Молили: правь над нами, рыцарь милый!
Все я отринул ради Кларидьяны,
В красу ее влюбившись до могилы.

Утратив разум, я, в разлуке с нею,
Играл со смертью так, что ад, поверьте,
Дрожал, когда я пир кровавый правил.

А ты, Кихот, любовью к Дульсинее
И собственное имя обессмертил,
И образ той, кого любил, прославил!

Хотя, сеньор достойный Дон Кихот,
У вас от книг сознанье помутнело,
Но и завистник самый оголтелый
Пятна на вашей чести не найдет.

Вы, подвигам своим теряя счет,
С несправедливым злом сражались смело,
Хотя не раз бивал за это дело
И брал вас в плен тупой и пошлый сброд.

И ежели красотка Дульсинея,
Вас прогнала жестоко и постыдно,
Не оценивши верности прекрасной,

Утешьтесь: да глупа она, Бог с нею,
И сват из Санчо Пансы незавидный,
И сами вы – жених не слишком страстный.

Б. Эй, Росинант, что ты так тонкотел?
Р. Легко ль коню голодному, больному?
Б. Где ж твой овес, где сытная солома?
Р. Их мой хозяин сам на завтрак съел.
Б. Осел, кто на хозяина посмел
Взводить поклеп, тем честь позоря дома!
Р. Хозяин фору даст ослу любому:
Влюбился – и рассудком оскудел.
Б. Любовь – безумье? Р. Нет, гораздо хуже!
Б. Умно! Р. Еще бы, – голод учит жить.
Б. К хозяину ступай с мольбой горячей.
Р. К кому ж идти мне с жалобой досужей?
Ведь конюх мой, коль правду говорить,
Да и хозяин, – жалкие две клячи!