Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

В отваге их и в их презренье к смерти
Он видит лишь обиду для себя.
«Я верю, – говорит он, – им обоим,
И пусть победу оба торжествуют».
Олинд, как и Софрония, в оковах.
Влюбленного с любимой к одному
Столбу приковывают так, чтоб только
Их спины меж собой соприкасались.

Окружены они костром высоким;
По нём огонь уж пробегает с треском.
К подруге обращается Олинд
С такими скорбно-нежными словами,
Их прерывая вздохами невольно:
«Так вот те цепи, что соединят
В одну две наши жизни! Вот то пламя,
Что равный пыл зажжет в обоих душах!

Иные узы и иное пламя
Сулила мне любовь; меж тем судьба
Жестокая всю жизнь нас разлучала
И перед смертью лишь соединяет.
Но если разделить с тобою ложе
Мне не дано, я разделю могилу.
Лишь о тебе я плачу, сам же счастлив
Уж тем, что умираю близ тебя!

Воистину блаженнейшею смертью
От казни упоительной я гибну!
О, если бы я мог, прильнув губами
К твоим губам в последнее мгновенье,
Вдохнуть в тебя всю душу без остатка,
Твою же взять в обмен!» Так злополучный
Олинд свою оплакивает участь.
Софрония на это отвечает:

«Иным слезам и мыслям в этот час
Предайся, друг, свои ошибки вспомни
И вспомни ту небесную награду,
Какая смертных ждет за добродетель.
Пусть казнь твоя молитвой к Богу будет,
И сладостной покажется она.
Взгляни на небо дивное, взгляни,
Как солнце нас зовет и утешает».

Язычники вопят от скорби громко,
Не сдерживают стонов христиане.
Неведомое чувство в непреклонной
Душе своей испытывает деспот;
Не в силах побороть его, от казни
Глаза он отвращает и уходит.
Софрония, оплаканная всеми,
Одна из всех ты слез не проливаешь.

Вдруг воин появляется в толпе
С величественно-гордою осанкой.
Доспехи и одежды обличают
Пришельца из далеких, чуждых стран.
На шлеме тигр красуется, и это
Приковывает к воину все взоры.
Клоринду по примете знаменитой
В нем узнают; она сама и есть.

С младенчества Клоринда презирала
И женский труд, и женские забавы;
Ни пряже, ни шитью не отдавая
Свободных рук, она надменным видом
От неги и соблазна городов
Свою оберегала добродетель;
Но строгие черты ее не могут
От взоров скрыть пленительность ее.

Еще рукою слабою ребенка
Она уж укрощала скакунов;
Копьем, как и мечом, равно владела
И легкостью дивила в быстром беге.
Через леса и по горам она
Преследовала тигров и медведей;
Бесстрашным львом была в боях, в лесах же
Охотником была неутомимым.

Из Персии приехала она
Сражаться с христианами, которым
Ее руки удары уж знакомы.
Не раз она их в поле поражала
И воды обагряла вражьей кровью.
Приготовленья к смерти увидав,
Торопится узнать она, какое
Несчастные свершили преступленье.

Дорогу ей дают; ее вниманье
Безмолвие Софронии и вздохи
Олинда привлекают: слабый пол
Сильнейшую являет ей отвагу.
Но, жалостью проникнутый, Олинд
Не о себе и плачет и вздыхает.
Софрония, взор устремив на небо,
Уж, мнится, порвала земные узы.

Клоринда соболезнует обоим,
Обоих и дарит она слезами;
Но интерес живейший возбуждает
В ней та, что равнодушна к лютой смерти.
К стоящему поблизости к ней старцу
С вопросом обращается персидка:
«Будь добр, скажи мне, кто они такие
И что сюда на казнь их привело?»

Соседу, чтоб ответить на вопрос,
Немного слов понадобилось. Грустным
Рассказом пораженная, она
Решает в сердце, что невинны оба.
«Нет, не умрут они, иль ничего
Не стоят ни мольбы, ни меч Клоринды».
Летит к костру, велит его гасить
И палачам приказывает властно:

«Ни одного движения, пока
Я с вашим господином не увижусь!
За промедленье вас он не накажет,
Порукою мое вам слово в том».
И вид ее, и речь повелевают
Повиноваться ей беспрекословно.
Сказала и стремится к Аладину,
Который сам навстречу к ней идет.

«Клоринда – я. Быть может, это имя
Тебе небезызвестно? Защищаю
Я власть твою и мщу за нашу веру:
Лишь прикажи, готова я на все.
Как не боюсь я подвигов труднейших,
Так и легчайших я не презираю.
В открытой ли равнине, за стенами ль,
Везде мою ты помощь обретешь».