Томмазо Кампанелла - О чувстве, заключенном в вещах, и о магии

В трактате не могли не найти отражение и оригинальные, отличающие философию Кампанеллы от бруновской темы, следы которых можно заметить и в «Городе Солнца». В «Метафизике» Кампанелла систематически излагает своё учение о прималитетах или первенствах (primalitates), трёх фундаментальных атрибутах божества – Мощи, Мудрости и Любви (Met. VI, 11, 1), соответствующих трём ипостасям Бога, нашедшее выражение в более ранних работах. Только благодаря ему можно понять, почему тремя соправителями при Верховном правителе Города Солнца являются Пин, Син и Мор [Кампанелла 1954: 39, 191], чьи имена восходят к латинским названиям прималитетов – Potestas, Sapientia, Amor. В трактате нашла также выражение полемическая направленность учения Кампанеллы. Неизменными объектами его критики являлись четыре темы и персоналии [Горфункель 1969: 63]. Аристотель служил для Кампанеллы символом схоластики и оторванного от природы «мудрствования», создатель философии политического прагматизма Никколо Макиавелли (1469–1527) – образчиком равнодушного к религии лицемерия, эпикуреизм – олицетворением материализма и гедонизма, а Реформация – «ложного» некатолического христианства. Последняя задача была для Кампанеллы не менее важной, чем остальные, вопреки «еретической» его репутации, и отделять её как мнимую, по крайней мере, опираясь на наследие самого Кампанеллы, неприемлемо. «У [католической] церкви нет большего защитника, чем я», напишет он незадолго до смерти [Горфункель 1969: 84].

Нельзя оставить в стороне перевод заглавия трактата Кампанеллы. Первостепенное значение имеет верная передача многозначного латинского существительного sensus , от sentire «чувствовать, понимать, узнавать, полагать», восходящего к индоевропейскому корню sent- [Pokorny 1959 III: 908]. В этом корне выделяют прямое значение «идти» (ср. англосакс. sendan «посылать», арм. phpmgp [ынтацк’] «ход, течение», phpmUm]_ [ынтанал] «идти») и переносное «находить, обнаружить» (ср. нем. Sinn «разум», церк. слав. сАщь «умный», связь которого с «сетовать» подвергается сомнению [Фасмер 1986 III: 614]). Учитывая, что именно от лат. sensus происходит название направления новоевропейской философии, провозглашавшего первичность ощущения в познании (Локк, Юм), то есть «сенсуализма», абсолютно оправданным был «прямой» перевод

«Об ощущении вещей и магии» у Алексея Михайловича Водена (1870–1932) [Горфункель 1969: 204], который даже (намеренно ли?) сохраняет игру двух родительных падежей в оригинале («ощущение вещей [тем, кто их воспринимает]» или же «ощущение в самих вещах»?). Учитывая постоянно раскрываемый Кампанеллой посыл трактата, представление о том, что все вещи наделены ощущением (sensu praeditae), они способны чувствовать, стоит сделать однозначный выбор в пользу второго варианта, то есть genitivus subjectivus’a. Таким образом, появляется ещё один, не менее верный, но чуть более вольный вариант перевода заглавия: «О способности вещей к ощущению и магии» [Горфункель 1969: 78], где «способности» добавлены для раскрытия смысла оригинала и уточнения, что вещи у Кампанеллы обладают, так сказать, facultas sentiendi. Одним из возможных переводов латинского sensus является и «смысл» (ср. англ. common sense , от лат. sensus communis ), что на основе первой, а не второй интерпретации падежей в заглавии трактата позволило появиться варианту «О смысле вещей» [Штекли 1966: 24]. Принципиальных возражений против такого понимания быть не может, однако оно делает из книги Кампанеллы подобие натурфилософского труда «О природе», лишая её главной и по-своему оригинальной мысли, столь дорогой самому автору, постулата всеобщей чувствительности (sensibilita universale) [Gatti 2010: 41–44, 79–81]. Целью труда Кампанеллы было метафизическое «одушевление» и «очувствление» сущего, скорее чем «осмысление», одарение всего мира жизнью в рамках «теории всеобщей способности вещей к ощущению» [Горфункель 1969: 102–105]. То, что переводчики, если оставить в стороне тех, кто интерпретировал sensus как «смысл», сделали выбор в пользу строгого философского «ощущения», а не «сентиментального» «чувства», было по-своему верно, но любопытно вспомнить в этой связи пояснение Морехода из перевода «Города Солнца» касательно первоначальной нелюбви тамошних жителей к мясу:

«Рассудив затем, что одинаково жестоко убивать и растения, также одаренные чувством , и что тогда пришлось бы им умирать с голоду, они уразумели, что низшие твари созданы для высших, и поэтому теперь употребляют всякую пищу» [Кампанелла 1954: 90].