Автор неизвестен - Европейская старинная - Фортунат

И когда они пришли туда, Руперт велел принести вина и иных добрых напитков, ибо хорошо разбирался в том, что подают обыкновенно в придворных трактирах, и принялся нахваливать Фортуната, как он богат и благороден и как все хотят быть его друзьями, чему тот охотно внимал И когда возвратились они из трактира домой, взялся Фортунат за кошель, собираясь уплатить свою долю потраченных денег, но Руперт не взял у него ни кроны и сказал, что он милее ему, нежели любой из его братьев, и чем он сам владеет, того и ему желает, и наговорил ему немало подобных льстивых слов. Руперт также превосходно знал, что итальянец неохотно расстается с деньгами, и подумал, нет лучше способа вкрасться к кому-либо в доверие, чем заплатить за него деньги. И проделывали они это весьма часто и долго, покуда Руперт не остался без гроша в кармане.

Меж тем прочим слугам графа стало известно, что Руперт с Фортунатом зачастили в придворный трактир и наслаждаются жизнью. Тут они стали говорить друг другу: «Неужто Руперт и вправду помышляет выдворить отсюда Фортуната таким образом? Да будь он по ту сторону кипрского моря и узнай там о подобной жизни, он тотчас бы задумался о том, как ему сюда перебраться. Воистину, Руперт и не помышляет исполнить то, что он обещал нам. Пусть вернет нам 30 крон, и чтоб ему пусто было!». Их речи передали Руперту.

Тот посмеялся над приятелями и сказал: «Ничто другое, кроме ваших денег, не приведет меня в хорошее настроение». Все же когда растранжирили они все деньги, то однажды поздно вечером, когда граф с графиней удалились на покой и в слугах не было более нужды, Руперт пришел к Фортунату в его комнату и сказал: «Господин канцлер, мой добрый друг и благодетель, поведал мне сейчас нечто в тайне, и, хотя он наистрожайше запретил рассказывать это, если мне дорога его милость, я все же не могу и не хочу скрывать от тебя, моего верного друга и доброжелателя, эти вещи, ибо они такого свойства, что касаются и тебя. Дело обстоит так. Наш господин граф, как тебе превосходно известно, взял знатную и красивую супругу, к тому же в дамских покоях множество прекрасных дам и девиц. Вот и запала графу в голову фантазия, и устрашился он за супругу и иных, обретающихся при ней в дамских покоях, и за молодых камердинеров, прислуживающих им, хотя и лелеет он надежду, что слуги благонравны и ни за что на свете не учинят бесчестья, однако не оставляют его помыслы о том, какая это слепая штука – любовь – и как тяжко ее потушить, когда она вспыхнет и разгорится. Ибо двух влюбленных, хранящих друг другу верность, ничто, кроме смерти, не разлучит.

И дабы это предотвратить, посоветовали ему нечто совпавшее с его собственными помыслами. Он вознамерился поутру скакать в Лауфен, [13] Лауфен (нем. Lauf fen) – город с таким названием располагается на р. Неккар, притоке Рейна. Но литературоведы ГДР предполагают, что автор, скорее всего, имел в виду г. Левей в Брабанте. превеликий город, в каковом есть епископат и университет, сиречь высшая школа, где он должен уладить великую тяжбу против некоего графа из-за земли и подданных. Он прибудет на суд со всяческой пышностью и возьмет с собой всех своих слуг, ибо ему доподлинно известно, что граф Сан-Поль, его ответчик, также прибудет с роскошной свитой. И, находясь в городе, условится он о том, чтобы оскопили четверых камердинеров, прислуживающих дамам, хотят они того или нет, ибо как раз в Лауфене есть весьма искусный в том ремесле мастер. Граф замыслил свершить все так, чтобы они не узнали о том друг от друга, и решил, когда он возвратится ко двору, то известит мастера, чтобы тот нанял трех либо четырех дюжих кнехтов, а также снял четыре крестьянских дома в глуши, тогда он пришлет к нему четверых своих слуг, всякий день по одному, и даст слуге коня якобы для того, чтобы отвести его жене мастера. Мастер должен каждого из них поутру встретить, схватить, силой завести в дом и обрезать каждому член либо оба яичка, дабы было то понятнее, и исполнить все добросовестно, без единой оплошности, и приложить всяческое усердие, дабы слуги полностью излечились. А также никому о том не говорить, чтобы слуги не известили друг друга. И как только все закончится, граф возьмет их обратно, определит в дамские покои и велит, как и прежде, служить дамам. И, поведав о том своей супруге, прикажет хранить все в секрете, будучи уверен, что графиня непременно откроет тайну старшей камеристке, следом эта молва пойдет от одного к другому, покуда о том не узнают все. Таким образом замыслил граф преградить любви доступ в женские покои. Ибо ему доподлинно известно, что ни одна женщина на свете не полюбит обрезанного или оскопленного мужчину, так как это совершенно противно ее естеству».