Автор неизвестен Древневосточная литература: Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии

Повествование о потопе в «Гильгамеше» ведется от первого лица, и потоп как бы видится глазами очевидца,— это придает рассказу образную силу и выразительность. Совершенно иначе, но едва ли не более драматично трактован соответствующий эпизод в эпосе об Атрахасисе, но там рассказ ведется уже как бы от лица автора.

Аккадская литература, таким образом, столь много от шумерской литературы взявшая, оказывается и самобытной и самостоятельной в первую очередь отчетливо заявляемым авторским отношением к тексту, к его композиции. И действительно, за текстом угадываются авторы — писцы, «грамотеи» вавилонского общества, чьи образованность и терпеливая мудрость сохранили нам «глиняную» культуру Двуречья. Ибо вся клинописная литература (включая и шумерскую) вышла из э-дуббы - «дома табличек», то есть шумеро-вавилонской школы. О ней нам рассказала сама школа: до нас дошло большое число табличек, из которых мы узнаем, что именно эта школа представляла собой, как происходил процесс обучения, какие предметы преподавались, каковы были экзаменационные требования, кто в ней учился и кто в пей учил. Нам известно, что писцы старались сделать свою профессию наследственной, и хотя грамотность была распространена среди значительной части населения (об этом говорят литературные тексты, найденные в частных домах, ведомости, составленные не профессиональными писцами, а, например, старшими пастухами), все же писцы выделялись в особую социальную группу, чьей привилегией стала область знания л творчества. Известно также, что грамотность была доступна и девочкам, есть тексты, подписанные женщинами-писцами, и недаром в подземном царстве списки умерших ведет богиня-писец.

Большое внимание уделялось изучению языка: экзаменационные тексты, дошедшие до нас, упоминают обязательные переводы с шумерского на аккадский и обратные, а также подбор разного рода терминологических эквивалентов. Огромную роль в системе обучения играло заучивание наизусть, чтение вслух и переписка древних текстов, отдельных оборотов и выражений. В процессе обучения будущий писец копировал табличку до тех пор, пока не достигал совершенства. По мере освоения определенного раздела он переходил к более сложной задаче, затем к еще более сложной и так далее. Поэтому до нас. дошло гораздо большее число копий именно первых таблиц одного и того же произведения, чем последующих. Интересно, что шумерские тексты копировались чаще, чем аккадские, во всяком случае, если некоторые шумерские таблички сохранились в пятидесяти экземплярах, то число копий одного и того же аккадского текста обычно не превышает пяти-шести. Это объясняется тем, что шумерские тексты изучались в э-дуббе, а аккадские— уже после ее гибели, когда ученики стали обучаться у заклинателей, у младших жрецов, а не у профессиональных учителей. Изучались и переписывались не только ритуальные и культовые памятники, но и фольклорные: пословицы, притчи, поговорки и, естественно, эпические произведения. Можно предположить, что писцы заучивали отдельные повторяющиеся эпические мотивы, фразеологические обороты, именно копируя древние памятники. Так и создавался основной фонд литературных произведений, тот источник, из которого могли черпать древние поэты. Это относится не только к мифам, гимнам, эпосам, но и к царским надписям. Известно, что писцы, которые составляли анналы, вотивные надписи, письма к богам и другие подобного рода произведения, имели доступ к современным им текстам, равно как и к более древним.

Э-дубба шумерского времени объединяла систему преподавания в масштабах государства. В вавилонский период вместе с обширным царским хозяйством исчезали и крупные школы. Подготовкой писцов, видимо, занимались писцы-практики, у которых были учебные списки произведений, являвшихся чем-то вроде учебного канона. Канонический круг памятников, который существовал в Вавилонии точно так же, как и в Шумере, сложился не ранее XV—XIII веков до н. э. Этот канон был не только учебным, но и религиозным: в него входили культовые тексты общегосударственного значения (иногда в отдельных городах записывались и религиозные тексты, связанные с местными культами). Литературные произведения были лишь малой его частью, а главная состояла из ритуальных, магических, научных сочинений. Последние, как правило, представляли собой разного рода списки терминов - назначение их было учебно-познавательное -медицинских, ботанических, географических, геологических и т. п. Из светских художественных произведений сохранились в основном дидактика и эпос. Но дошли и доканонические памятники — ранние версии героических эпосов, боевая песнь воинов царя Хаммурапи, любовный диалог. Кроме того, наряду с каноническими, писцы переписывали и такие неканонические произведения, как шутливую песню о Гильгамеше, сказку о бедняке из Ниппура, политический памфлет «Поучение царю» и другие сочинения. Создавались и новые памятники уже после того, как канон наметился. К ним можно отнести так называемую «Вавилонскую теодицею», ассирийские псалмы Асархаддона и Ашшурбанапала. Некоторые тексты стали считаться каноническими позже других. Поток традиции, таким образом, не был замкнутым, канон менялся в разные времена и в разных писцовых школах. Поэтому каноничность или неканоничность произведения не были абсолютными. Вне канона, например, была вся историческая литература и анналы, которые не рассматривались как произведения литературы художественной. На многих табличках стоят имена их авторов. Конечно, это могут быть и имена копиистов. Но есть списки и литературные каталоги, где речь идет прямо об авторах. Часто это боги, что вполне понятно, или мифологические персонажи, а один вавилонский диалог, спор между волом и конем, даже записан как исходящий «из уст коня». Но среди фантастических, явно неправдоподобных имен попадаются и вполне вероятные. В некоторых текстах авторы названы по имени или «по имени и отчеству»: «такой-то, сын такого-то», или по профессии: «такой-то, заклинатель». В произведениях, созданных в конце II тысячелетия и позже, часто указываются и родовые имена —что-то вроде фамилии. Видимо, к этому времени сложились писцовые династии. Указывалось, кем был автор, откуда происходил (большинство названных авторов —из Вавилона). Так, эпос о Гильгамеше записан со слов урукского заклинателя Син-лике-уннинни, эпос об Этане —со слов Лy-Нанны. Эпос об Эрре привиделся во сне Кабтилани-Мардуку (что означает: «Мардук - почтеннейший из богов»), который, востав ото сна, записал все, что ему приснилось, «не упустив ни единого слова». Памятник, условно называемый ассириологами «Вавилонская теодицея», содержит акростих, составляющий имя автора: «Эсагил-кини-уббиб» («Храм очистил верного»), который был царским советником в XI в. до н. э. Если даже прямых доказательств в подлинности авторства у нас нет, мы можем судить об их реальности, если попытаемся проанализировать эти имена. Вероятно, не вымышлен автор эпоса об Эрре, ибо в тексте о нем даны подробные сведения. Вполне возможно, что некий Лу-Нанна, автор эпоса об Этане,- также реальное лицо, поскольку имена подобного типа были характерны для последних столетий III тысячелетия — -первых столетий II тысячелетия до и. э., как раз того времени, от которого дошли до нас ранние фрагменты эпоса. Напротив, Сип-лике-униинни, скорее всего, не автор, а редактор-составитель последней версии эпоса о Гильгамеше: имена из трех составных частей стали употребительны лишь во второй половине II тысячелетия до н. э., а первая версия эпоса, безусловно, была создана еще в первой половине этого тысячелетия. Но и большинство случаев, когда указывается имя автора, речь, скорее всего, идет о далеких предках той или иной писцовой школы, к которой принадлежал автор пли редактор последней версии сочинения. Во всяком случае, тут нам важно то обстоятельство, что сами вавилоняне считали свою литературу «авторской». Важен, по-видимому, был не конкретный автор, но стоящий за именем авторитет (например, тексты, вышедшие «из уст бога Эйи»). Аккадская литература, следовательно, мыслилась авторской — пусть не в нашем понимании, но, во всяком случае, как сложившаяся в потоке традиции, божественной и человеческой. Стремление к личностному началу в аккадской литературе прослеживается во многих направлениях. Предпочтение тому или иному жанру, оказываемое обеими литературами, нам представляется далеко не случайным. Так, в шумерской литературе чаще встречаются гимны и плачи о гибели городов и династий, а в аккадской — псалмы, то есть хвалебные и покаянные молитвы. Гимн рассчитан большей частью на хоровое исполнение, эмоции, которые он вызывает,—коллективные, объединяющие людей. То же можно сказать и о плачах. Молитва, псалом — уже средство индивидуального общения с богом. Если человек нарушал ритуал, осквернялся или заболевал, он шел в храм и заказывал соответствующую службу. Обряд очищения можно было совершить и дома—глава вавилонской семьи обычно исполнял ряд жреческих обязанностей сам. Большинство молитв, псалмов, заклинаний строились стереотипно. Но первоначальный образец, как правило, обладал высокими художественными достоинствами и, по всей видимости, составлялся для царей по специальному заказу, В тексте молитвы часто оставлялось свободное место, чтобы можно было вставить туда имя человека, обращающегося к богу.