Лафкадио Хирн: Призраки и чудеса в старинных японских сказаниях. Кайданы

В уезде Тамура-но-Го, что в провинции Муцу, жил-был некий Сондзё, большой мастер соколиной охоты. Однажды, в очередной раз отправившись на промысел, он лишь зря потратил время, так и не отыскав дичи. Но на обратном пути в местечке под названием Аканума попались ему на глаза две осидори (утки-мандаринки) [9] В давние времена на Востоке эти птицы служили символом счастливого брака и взаимной привязанности. ( Примеч. авт. ) , плывшие бок о бок по реке, которую он как раз собирался перейти вброд. Убивать осидори – последнее дело, однако Сондзё изрядно проголодался, а потому вскинул лук и выстрелил в птичек. Стрела попала в самца. Перепуганная самочка метнулась к зарослям тростника на другом берегу и исчезла из виду. Удовольствовавшись одной мертвой уткой, Сондзё принес ее домой и немедленно приготовил себе ужин.

Той же ночью ему привиделся странный сон. Будто бы прекрасная женщина вошла в его спальню, приблизилась к изголовью и разрыдалась, да так горько, что у Сондзё защемило сердце. А женщина вдруг закричала на него: «Ах, зачем, зачем ты убил его?! В чем он перед тобой провинился?.. Мы были так счастливы в Акануме, а ты забрал его жизнь! Он ведь тебе ничего не сделал, а ты взял и застрелил его! Да ты хоть понимаешь, что натворил? О, ты и не подозреваешь, сколь жестоко поступил с нами! Ты ведь и меня убил вместе с ним, ибо без моего любезного супруга мне жизнь не мила… Я только для того и пришла, чтобы сказать тебе об этом!» Тут женщина разрыдалась еще громче и горше, и Сондзё почувствовал, что сердце у него разрывается от чужой скорби. А незнакомка, глотая слезы, прочитала стихотворение:

«С приходом сумерек позвала я его в обратный путь. Теперь одной мне спать в тенистой заводи Аканумы. О неизбывная печаль!»[10] В третьей строке этого стихотворения есть патетический двойной смысл. Если записать название Аканума – «красная топь» – другими знаками, получится «акану-ма», что означает «времена нашего неразлучного (сладостного) союза». Так что стихотворение можно перевести и так: «Когда солнце клонилось к закату, позвала я тебя за собой… А ныне, вспоминая счастливые дни, проведенные нами вместе, как горестно спать одной в тени тростника». Макомо – вид тростника, из которого плетут корзины. ( Примеч. авт. )

Едва отзвучали эти строки, женщина воскликнула: «Неужто и вправду тебе невдомек, что ты наделал? Тогда приходи завтра в Акануму – и сам увидишь, непременно увидишь!..» Закончив говорить, она жалобно всхлипнула и исчезла.

Когда утром Сондзё проснулся, воспоминание о сне было столь живым и красочным, что ему стало не по себе. В памяти снова и снова раздавались слова: «Приходи завтра в Акануму – и сам увидишь, непременно увидишь!..» В конце концов он решил отправиться к реке, хотя бы для того, чтобы проверить, не окажется ли странный сон чем-то бо́льшим, нежели обычная ночная греза.

Сондзё пришел в Акануму и, приблизившись к берегу, увидел самочку осидори, плывущую в одиночестве. В то же мгновение и птица заметила охотника. Но вместо того чтобы поспешно улететь прочь, она поплыла прямо к Сондзё, не сводя с него странного пристального взгляда. И вдруг сильным ударом клюва осидори пробила собственную грудь и умерла на глазах у человека.

Сондзё обрил голову и стал странствующим монахом.

Давным-давно в городе Ниигате провинции Этидзэн жил человек по имени Нагао Тёсэй. Был он сыном лекаря и с детства перенимал отцовское ремесло. Тогда же, в детстве, родители заключили договор о его будущей женитьбе на О-Тэи – дочери одного из приятелей отца. Два семейства условились сыграть свадьбу, как только Тёсэй закончит учебу. Но оказалось, что у О-Тэи слабое здоровье – в пятнадцать лет девушка заболела неизлечимой чахоткой. Осознав, что умирает, она послала за Тёсэем, чтобы с ним попрощаться.

Едва молодой человек опустился на колени у ее ложа, О-Тэи заговорила:

– Нагао-сама [11] Суффикс «сама» в японском языке добавляется к фамилии для выражения величайшего почтения. ( Примеч. пер. ) , суженый мой, мы обещаны друг другу с малых лет и к концу этого года должны были пожениться. Но теперь я чувствую, что скоро умру. Может статься, оно и к лучшему, раз уж боги так рассудили. Ведь даже если я проживу еще несколько лет, никому от этого пользы не вый дет – сделаюсь обузой для всех и причиной беспокойства. С таким никудышным здоровьем я не сумею стать вам хорошей женой, а потому желать пожить еще немного с моей стороны было бы недостойно. Я готова умереть и прошу вас, обещайте не горевать по мне… Сверх того, хочу заверить вас, что мы непременно встретимся снова.