так сказал.
И вот Гэму-но мёбу стала жить в доме у плотины. Как-то она отправила ему форель.
Камогава-но
Сэ-ни фусу аю-но
Иво торитэ
Нэдэ косо акасэ
Юмэ-ни миэцу я
Видел ли ты во сне,
Как, не смыкая глаз до рассвета,
Я ловила тебе рыбу —
Форель, живущую в стремнине
Реки Камогава? [183]
Однажды отправился этот кавалер с поручением в Митиноку. С каждой оказией он отправлял ей печальные письма, и вот узнала она, что он «заболел в пути и умер», и очень загоревала. И уже после того как она об этом известилась, со станции Синодзука вдруг с оказией приходит от него грустное письмо. Очень она опечалилась и спросила посыльного: «Когда же это написано?» Оказалось, посыльный был в пути очень долго. Тогда она:
Синодзука-но
Мумая мумая-то
Мативабиси
Кими ва мунасику
Нари дзо синикэру
В Синодзука
Не стало тебя,
Которого ждала я,
Все думая:
Вот сейчас, вот сейчас вернется [184]—
так сложила и заплакала. Этот кавалер с детства пребывал во дворце [185]– готовился к придворной службе; как исполнилось ему надлежащее число лет, он прошел обряд посвящения [186], служил при куродо [187]и потом занимался доставкой денег в столицу, посему и пришлось ему в сопровождении отца вскоре уехать.
Когда скончался принц Сикибугё-но мия, а было это в последний день второй луны, пышно расцвела вишня. И Цуцуми-тюнагон сложил:
Саки нихохи
Кадзэ мацу ходо-но
Ямадзакура
Хито-но ё-ёри ва
Хисасикарикэру
Цветущая и полная аромата
Горная вишня,
Что живет, пока не подул ветер,
И та оказалась долговечнее,
Чем век людской [188].
На это Правый министр третьего ранга [189]соизволил ответить:
Хару бару-но
Хана ва тиру томо
Сакинубэси
Мата ахигатаки
Хито-но ё дзо уки
Хоть и опадут цветы,
Но каждую весну
Они будут зацветать вновь.
Но до чего печальна жизнь человеческая,
[Отлетела она] – и не встретиться вновь.
Тот же самый принц, когда он еще был жив, жил во дворце Тэйдзи-ин. В дом к принцу хаживал Канэмори. Они вместе сидели за трапезой, разговаривали о том о сем. Вот умер принц, и с тех пор Канэмори было очень печально смотреть на этот дворец. Как-то, увидев, как великолепен дворцовый пруд, он очень затосковал и сложил:
Икэ ва наво
Мукаси нагара-но
Кагами нитэ
Кагэмиси кими-га
Наки дзо канасики
Пруд все еще,
Как и прежде,
С зеркалом схож,
Но тебя, смотревшегося в пруд,
Не стало – и как это горько! [190]
Один человек был назначен наместником далекой провинции, и Цуцуми-тюнагон ждал его, чтобы устроить ему пышные проводы, но до заката он все не шел, и тогда Цуцуми-тюнагон послал сказать ему:
Вакарубэки
Кото мо ару моно-во
Хинэмосу ни
Мацу то тэ саэ мо
Нагэки суру кана
Расставанием с тобой
И так душа полна,
Но оттого, что весь день
Жду тебя, еще горше
Я вздыхаю —
так говорилось в послании, и тот в волнении поспешил прийти.
Тот же тюнагон повелел вырыть и пересадить ближе к главным палатам своего дворца росшее поодаль дерево вишни. Деревце заметно привяло, и тогда:
Ядо тикаку
Уцуситэ ухэси
Кахи мо паку
Матидохо-ни номи
Миюру хана кана
Ближе к дому
Пересадил я
Напрасно.
Верно, это цветы, что
Лишь издалека видеть можно [191]—
так он сложил.
И вот тот же тюнагон, когда одного человека, бывшего в чине куродо [192], назначили наместником Кага, однажды ночью очень, жалел о расставании с этим человеком и сложил:
Кими-но юку
Коси-но сираяма
Сирадзу то мо
Юки-но манимани
Ато ва тадзунэн
Хоть еще я не знаю
Той белой горы Сираяма в Коси,
Куда ты уезжаешь,
Но в снегу постепенно
По следу твоему я отыщу ее [193].
Принцессу Кацура навещал в ее доме Ёситанэ [194], и вот мать ее, фрейлина королевской опочивальни, прослышав об этом, однажды заперла ворота, а Ёситанэ, весь вечер простояв в мучениях, собрался домой, промолвив: «Так ей передайте», и через щель в воротах произнес:
Коёхи косо
Намида-но кава-ни
Ири тидори
Накитэ кахэру то
Кими ва сирадзу я
Знаешь ли ты,
Что весь вечер сегодня,
Как птица кулик, погрузившаяся
В реку слез,
Плакал я и вернулся домой [195].
Читать дальше