Admin - i b654e578be7da6c9

Скрипнула дверь, и Кибальчич с Шумовым повернулись, прекращая спорить.

- А, это вы, Георгий Валентинович... - протянул Кибальчич. - Что-то случилось?

- Вот, зашел поглядеть. Как вы здесь живы-здоровы...

Пришедший внимательно разглядывал Костю, чуть наклонив голову и сведя к переносице густые брови. Высокий лоб, переходящий в раннюю лысину, выдавал недюжинного мыслителя, что весьма странно сочеталось с молодой внешностью.

- Вы, значит, тот самый марксист? Шумов Константин Владимирович?

- Да, это я. А как вас называть?

- Об этом - потом. Мало ли как всё повернется. Только провокаторов нам и не хватало.

- Что значит - провокаторов?! - возмутился Костя. - Я вообще здесь случайно.

- Тогда как понимать ваши речи? Они полностью расходятся и с официальной политикой, и с чаяниями народа, да и с нашими устремлениями.

- Мои речи - это мои речи. Я ни к чему такому не призываю. Да только слепой не видит, что только пролетариат может стать такой силой, с которой не совладает никто. И если она обрушится, то сметет всех: и правых, и виноватых. Потому как разума в ней нет. Толпа. Куда один побежит, туда все за ним. А ваши бомбочки... Тьфу! Они никого не испугают, только озлобят.

- Толпа... Пролетариат... Неужели вы считаете, что рабочий класс сплошь состоит из тупых идиотов? Да, в массе своей он малообразован, угнетен и не изжил привычки, приобретенные в деревне: пьянство, мордобой, антисанитарию. Но и среди них попадаются весьма примечательные экземпляры... Николай Иванович, вам тоже будет интересно, - пришедший выглянул в коридор и позвал: - Степан!

Видимо, Степан поджидал в коридоре, потому что тут же показался в дверях.

- Вот, познакомьтесь. Степан Халтурин, краснодеревщик.

Вошедший молодой человек был высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица, по которым трудно было отнести его к низшему сословию. Пышные темные волосы, усы и бородка подчеркивали здоровый цвет лица. В глазах же таились сила и ум. Он кивнул, приветствуя сразу всех, и скромно встал у двери.

- Кибальчич, - представился Николай Иванович, - студент Института Инженеров Путей Сообщений.

- Шумов. Константин. Бывший студент. Того же института. Сейчас не работаю.

- Вот и хорошо, - подытожил первый пришедший. - Я тоже студент. В Горном учусь. А собрались мы вот по какой причине...

Костя не стал перебивать и остроумно доказывать, что кто-то, может, и собрался, а вот он здесь уже давно. Что-то знакомое чудилось ему в облике первого посетителя. Где-то он его уже видел. Но где? С толку сбивал возраст. Чуть ли не каждый день видел это лицо, но какое-то не такое. Застывшее, словно каменное... Стоп, почему словно? Действительно! Памятник! И, следовательно, Георгий Валентинович - не кто иной, как Плеханов, памятник которому стоит напротив Технологического университета. Вернее, будет стоять. Или теперь уже не будет?

- Я вас узнал! - прервал Костя Георгия Валентиновича и нацелил палец ему в грудь. - Вы - господин Плеханов. Разве нет? Очень рад знакомству.

Шумов действительно был рад встретиться с известными людьми прошлого, причем, сразу со многими и одновременно. Да и поговорить с ними за жизнь представлялось интересным занятием. Смущало Костю единственно то, что раньше все они казались живущими в разных временных потоках, а теперь выяснилось, что все они были ровесниками и даже знакомыми. Вот только их молодость... Ну, никак она не вязалась с политикой, по мнению Кости. По сути, все эти революционеры оказались вчерашними школьниками. Пусть и умными, энергичными и деятельными.

Вот только деятельность свою они направляли в деструктивном направлении. Костя помрачнел.

- Что ж. Раз узнали, нет смысла далее сохранять инкогнито. Но вернемся к обсуждаемой теме...

- И что же мы обсуждали? - поинтересовался Костя.

- Ну, как же! - Плеханов говорил с непонятным энтузиазмом. - Наши идеи! И их развитие в практическом, так сказать, смысле.

Косте сразу вспомнился едкий запах сгоревшего динамита и пыли. Он так и не смог узнать у Кибальчича - пострадал ли кто-нибудь во время взрывов. Не узнал Костя и о реакции властей: хозяин квартиры, где скрывались беглецы, упрямо отмалчивался, а выходить на улицу только ради новостей Шумов с Кибальчичем опасались. Изоляция почище, чем в тюрьме. Там хоть можно было бы расспросить казаков. А здесь - смотри в слепые окна двора-колодца, в который солнце никогда не заглядывает, и измышляй что ни попадя. Тоскливо.

Поэтому Костя и решил объясниться, чтобы раз и навсегда обозначить свою позицию: