- Какое дело? Я ничего не совершал! Я вообще здесь не при чем! Да что такое!
Ефим Николаевич поморщился.
- Фамилия? Имя? Отчество?
- Шумов Константин Владимирович. За что меня задержали?
- Не задержали, а доставили. В целях сохранения вашей жизни и установления личности.
- Нет, конечно, спасибо, что дали мне эту одежду, - Костя оттянул на груди свободную рубаху неопределенного цвета, - но зачем в камере-то держать?
- Это не камера. Это - изоляционная комната.
- Большая разница!
Есаул поморщился.
- Прошу вас - отвечайте на вопросы. Когда и где вы родились?
- В Санкт-Петербурге. Двадцать пятого мая.
- Года?
- А сейчас какой?
Есаул аккуратно отложил перьевую ручку, которую периодически макал в чернильницу перед записью в таблицу сведений о Косте, привстал и со значением сказал:
- Здесь вопросы задаю я. Понятно? И если выяснится, что вы - государственный преступник, то разговаривать с вами будут по-другому и совершенно иные люди. Будем продолжать ваньку валять или отнесемся с уважением к собственным гражданским правам?
Костя откинулся на стуле.
- И всё же. Могу я ознакомиться с календарем за этот год?
Волвенко поджал губы, резко дернул ящик стола и бухнул на стол отрывной календарь.
- Знакомьтесь. Это - календарь. А это - Константин Владимирович. Большой оригинал.
Шумов вцепился в календарь. Чуть ли не нежно разгладил надорванную обложку, чем вызвал фырканье есаула, убедился, что года на ней не напечатано, и залистал оставшиеся страницы. Начинались они с двенадцатого июля и, если есаул отрывал листки вовремя, сообщали о сегодняшней дате. Но и только. Тогда Костя обратился к выходным данным, до удивления скудным, и, вдобавок, напечатанных мелким витиеватым шрифтом с соблюдением норм дореволюционной орфографии. Стало быть, октябрьской революции семнадцатого года не было. А вот еще, уже или вообще - Косте хотелось разъяснить. Для себя. С целью общего понимания ситуации.
Волвенко не торопил, иронично поглядывая на Шумова, который судорожно пытался отыскать в календаре что-нибудь стоящее, просматривая страницы одну за другой. Наконец, дойдя до конца, Костя вздохнул и отложил располовиненный блок.
- Не нашли, что искали?
- Не нашел, - сокрушился Шумов. - Скажите год, а?
- Тысяча восемьсот семьдесят пятый. Устраивает?
- Устраивает, - Костя махнул рукой. - Значит, родился я в сорок седьмом. Еще есть вопросы?
- Есть. Ваше социальное и общественное положение, статус, место работы?
- Э-э-э... Не женат. Одинок. А вот на счет статуса затрудняюсь ответить...
- Крестьянин, мещанин, дворянин, какого сословия и так далее? - Ефим спрашивал с ленцой, равнодушно, не показывая вида, что ему хоть что-нибудь интересно знать о данном конкретном человеке.
- Мы, понимаете ли, ни с чем таким не связаны... Нигде особо не работаем.
Есаул приподнял бровь и спросил:
- На какие доходы существуете? - Оглядел впавшего в задумчивость Костю, покачал головой и добавил: - Может, тогда расскажете, что с вами произошло? Почему казачий разъезд обнаружил вас в бессознательном состоянии на берегу Екатерининского канала в третьем часу ночи без документов, одежды и личных вещей?
- Что, вообще никаких вещей не было? - голос у Кости стал тревожным.
- Ах, да. Было кое-что. Требуется ваше опознание.
Волвенко выгреб из стола несколько небольших предметов и разложил их в ряд перед Костей. Тот мельком глянул и указал на круглую коробочку:
- Это, вроде, мое. Оно, да?
Есаул смахнул всё обратно и оставил коробочку.
- Что вы можете сказать по данному предмету? Что он из себя представляет? Что в нем находится? Как его открыть?
Борьба между желанием ответить и невозможностью это сделать так явно отразилась на Костином лице, что Ефим усмехнулся и убрал коробочку обратно.
- Итак. Что вы делали на Екатерининском канале?
- Честно? Не помню. Помню, как заснул. В гостинице. А разбудили меня уж вы. Ну, второй который.
- Подхорунжий Григорий Семеняка, - уточнил есаул.
- Ну, наверно. А что вообще было - как отрезало, - Костя рубанул ладонью наискосок. - Ничего не помню.
- Прискорбно. Значит, ничего по сути происшествия с вами рассказать не можете?
- По сути - не могу. Потому что не знаю.
- Тогда вам придется у нас задержаться. До выяснения личности, так сказать, и фактов. В изоляционной комнате.
- Ну, само собой, - недовольно буркнул Шумов. - Туда брать ничего нельзя?
- Личные вещи - можно, - спокойно ответил есаул. - Не угрожающие жизни. Ни вашей, ни других людей. Так что коробочку пока возьмите. Может, вспомните, для чего она у вас и как ее открыть. У нас - не получилось.
Читать дальше