Admin - i 1495e07c15fb5d3e

- Долгие лета государю-наследнику!

Стоило Дмитрию остановиться у конных носилок, как рядом моментально образовался постельничий дьяк с небольшим блюдом - на коем и обнаружились аккуратно разложенные грамоты с перечнем почти добровольных пожертвований в царскую казну.

"Ну-ка, что у нас здесь? Семь сотен цехинов, двенадцать тысяч акче, золотая и серебряная посуда, женские украшения, шатры, седла, ковры и шелковая одежда, пять чистокровных арабских скакунов, три дюжины жеребцов-ахалтекинцев... Еще бы кобылиц к ним столько же! Шелковая одежда, шкуры барсов и леопардов, пряности и благовония. Хм?.. И ни одной сабли, лука со стрелами или бахтерца. Ну понятно, орудия труда отдавать никак нельзя - иначе в набег с пустыми руками идти придется".

В другой грамотке белгородский воевода для начала обстоятельно доложился о том, как принял и обустроил освобожденных из ногайского полона мужиков и баб. Затем известил, что некоторая часть бывших полоняников пожелала записаться в порубежную стражу и боевые холопы - в основном те, у кого ногаи убили всех родных. Ну а напоследок сей достойный предводитель воинов запросил инструкций - на тему того, что ему делать с многотысячным овечьим поголовьем и десятком табунов степных лошадей.

"Нашел, у кого спрашивать! О конине да баранине пусть голова у казначея и его дьячков болит. Или это батюшка меня так в очередной раз проверяет? Ладно, об этом позже".

Шагнув к первому мурзе, глядевшему на него с тщательно скрываемой ненавистью, наследник громко (другим ведь тоже интересно) спросил:

- Весь ли полон освободил? Весь ли выкуп привез?

- В-весь!..

Говорить родовитому ногаю было трудно, и совсем не из-за удушающих объятий жадности, нет - из-за ноющей, дергающей, режущей боли по всему телу, терпеть которую молча было все труднее и труднее.

- Да будет клятва твоя тому судией.

Мурза резко дернулся и застыл, затем с недоверчиво-радостной гримасой пошевелился на своем неудобном ложе. Боль ушла! Гортанно рассмеявшись, Ахмад попытался покинуть изрядно надоевшие носилки - тут же обнаружив, что левая нога ведет себя как чужая. Тело не держит, сгибаться-разгибаться не хочет... Прошипев что-то неразборчивое, степной князь покосился на нукеров, чьи пустые ножны навевали одну лишь тоску и неуверенность, и привалился к коню, зашептав молитву Всемилостивому и Милосердному.

- Видать не все ты отдал, что обещался?..

Дернувшись от насмешки, звучащей в голосе ненавистного колдуна, мурза снял с себя богато изукрашенный пояс и надавил заскорузлым ногтем на одну из множества выпуклых золотых бляшек.

Щелк!

Засиял на свету крупный рубин.

Щелк!

Блеснул сапфир чистой воды.

Щелк!

Большая жемчужина едва не улетела в пыль.

Щелк!

Темно-зеленый изумруд впитал в себя лучи сентябрьского солнца.

- Довольно.

Оглядев пояс и подсчитав, сколько камней ждет своего нового хозяина, Дмитрий прислушался к эмоциям "дойной коровы" и едва заметно кивнул, одновременно с этим внося в Узор степняка последние изменения:

- Выкуп отдан и принят. Да будет клятва твоя тому свидетелем и судией!

Чистая совесть, разом опустевшая казна и окончательно выздоровевшая нога вызвали в гордом номаде волну столь сильного наслаждения, что в себя он пришел лишь спустя пару-тройку минут. Как раз, чтобы узреть перекошенное лицо Дышек-мурзы, который вынужденно расстался с последней памятью о безвременно усопшей родне, выраженной в материальных предметах! То есть золотыми и серебряными перстнями, разными там цепочками-браслетами, и дорогим оружием из смертоносного дамаска и булата.

- А теперь, весь ли выкуп ты отдал?

- Да!

Увы, и эти слова оказались ложью, неспособной исцелить правую руку излишне хитроумного ногайского вождя. И только когда один из его нукеров расстался со своим поясом, в котором наподобие золотой чешуи были зашиты золотые султани, злой недуг окончательно отступил.

- Выкуп отдан и принят. Да будет клятва твоя тому свидетелем и судией.

Пока Дышек переживал волну острого наслаждения, его собрат по несчастью был вынужден слушать презрительный смех свиты синеглазого царевича, и их весьма оскорбительные шутки. Воистину, горе побежденным!.. Впрочем, московский чернокнижник внезапно решил утешить своего ногайского гостя:

- Не печалься, Ахмад. Племя и род твой ослабели, казна оскудела - но зато ты жив, здоров, и более ничего мне не должен. А вот те, что убили своих имельдеши и мурз вместо того, чтобы собрать им выкуп, приняли их клятвы и долг на себя. Москва ничего не забывает, никогда не прощает, и всегда взыскивает со своих должников - золотом, или кровью.