Михаил Валин - Дети Гамельна. Ярчуки

Ещё четверо удальцов, изгоняя похмельное марево из голов, рубились в потешном бою, сойдясь в дальнем углу подворья. Дмитро, что сам маялся головною болью, даже позавидовал мастерству старого сержанта, что, казалось, с какой-то ленцой отмахивался стародавним двуручным мечом от троих ландскнехтов Ордена, вооруженных алебардами, позаимствованными у стражников Бужаковского. Те тоже отмечали славную, хоть и чужую победу, и большей частию безвременно пали в сражении с зеленым змием, коварно затаившимся на дне десятивёдерной бочки пива.

Стук в запертые ворота показался сущей канонадою. Конечно же, Дмитру пока не доводилось слыхать, как разом палит дюжина орудий, но представленье имел – опытные хлопцы, погулявшие в последнюю войну, рассказывали про то часто и в деталях. Приплёвшийся к воротам хлоп в драной рубахе со скрежетом отодвинул тяжелый засов. Потянул на себя тяжёлую, окованную железом створку.

На подворье въехал гонец. Огляделся, презрительно отклячив нижнюю губу, плюнул на сапоги пьяного в умат солдата, вольготно разлёгшегося в грязи.

- И кто тут капитан Отакар?

- Нету его, – лениво поднялся Дмитро, – уехамши с паном Бужаковским зайцев охотить.

- Тогда ты держи! – рявкнул гонец с таким гонором, будто у него в роду сплошь да рядом одни магнаты выстроились. И швырнул казаку в руки здоровенную сумку, всю увешанную печатями.

Если бы Дмитро знал, что среди кучи бумаг из Дечина, адресованных капитану, есть весточка и ему, то он бы мигом разорвал те печати – хоть руками, хоть зубами…

Но письмо из родной Мынкивки, окольными путями дошедшее с Украины в Чехию, а после прямиком в Польшу, Отакар отдал через два дня. То зайцы, то попойка, то гладкая да горячая панна Бужаковська. Писал друг Петро, которого крепко изрубили ляхи в сшибке, что пару лет назад случилась. Хорошо, не до смерти убили. Оттого и сидел ныне славный казак на завалинке, трубку курил да по сторонам посматривал, привычку степную не забывая. Письмо он накарябал почерком кривым-путанным, будто лис по снегу мышковал.

“Любима Оленка твоя от разлуки долгой совсем уж разумом тронулась. Который день до леса ходит, тебя у дороги зовёт, в проезжающем каждом тебя видит. Ганна моя говорит, да и я не слепой - в тяжести она. А ты седьмой месяц мимо дому ходишь. Вот девка и исстрадалась вже вся. Хлопцы кажут - к ворожке бегала. Той самой. Гляди, чтоб дитё не вытравили. Ты ж её до венца вести обещал...”

…Капитан Отакар отпустил без разговоров. Помрачнел, конечно, лицом. И обещание взял вернуться сразу после свадьбы. Про то, что может худое случиться или уже случилось, не говорили. Хоть и думали про нехорошее оба. Капитан – потому что давно на свете жил и многое видел. А Дмитро - потому что после письма этого у него перед глазами вовкулачка встала, которую порешил. И уходить не торопилась, паскудница. Лишь грозила длинным пальцем с жёлтым когтем да щерилась ехидно.

***

Огонь, горящий среди закопчённых камней очага, щедро разбрасывал тени. На стенах хатки, выложенной из крошащегося от старости самана, кто только не вырисовывался! И кони, и драконы, и татары с казаками... И волчьи морды, пасти раскрывшие, клыки показывающие – ну как без них? Теней добавляли коптящие свечки, в кажущемся беспорядке натыканные то там, то сям.

Сушёных крокодилов, висящих под потолком, как положено в убежище уважаемого дипломированного алхимика, здесь не имелось. Да и вообще чучел никаких не болталось. Зато количеству склянок, свертков и иных разнообразнейших учёных предметов мог бы позавидовать и сам Джон Ди, приди в голову покойному колдуну, что был одним из самых знаменитых мастеров Англии, восстать из уютной могилы в Городе Туманов и перебраться в далекое наднепровское село.

Посреди комнатушки, на криво сколоченном топчане, устланном вытертым ковром, лежала девушка с раскинутыми ногами и бесстыдно задранным чуть ли не до живота подолом. Судя по отсутствующему выражению бледного лица и закрытым глазам, девушка спала. Ну а нескромнику, случись бы здесь такой, прислушавшемуся к её стонам, становилось ясным, что сны она видела такие, что любая киевская курва покраснеет. Но женщине, что, привалившись спиной к топчану, сидела на полу, было не до того, чтобы стыдить девицу, забывшую себя.

Ведьма внимательно смотрела в бронзовое зеркало, водя перед ним чёрной свечой, на фитиле которой прыгал и трещал огонёк, отливающий зелёным. На начищенной поверхности старинного металла, словно через туман, понемногу проступили очертания двух женских фигур. Одна постарше. Вторая же – молодая, почти девчонка. Роднили этих двух зазеркальных и хозяйку желтые, почти звериные глаза.