Валерий Бердников - События и судьбы 3

построенной в честь победы в Отечественной войне 1812 года.

В центре священник Л.И. Шергин

– Да как же тайно? Наши местные «красные» активисты уж давно пронюхали у кого какие запасы и будут рады пособить советской власти. Ты не заметил: возле дома уже крутится один тип, выспрашивал у детей и у матери, кто приехал и зачем. Ладно. А что еще?

– Другая новость еще хуже. Страшно… Язык не поворачивается говорить.

– Говори, чего уж.

– Закрывают церкви, арестовывают служителей, разоряют их семьи…

– За что!?

– Не за что! Беззаконно. Властям церковь мешает строить новую жизнь с их новой идеологией и мировоззрением. Вот и вырубают под корень религию по всей стране. Может быть тебе уехать куда-нибудь, жену, детишек спасти. Авось образумятся, вернется все на круги своя, тогда и вернетесь.

Помолчали, выпили по стакану.

– Да куда-же уедешь? Сам говоришь – по всей России так. Нас шестеро и трех стариков – родителей не бросишь. Нет выхода. Будем молить бога. Прости их бог – не ведают что творят.

После вечерней службы отец Леонид и Кузьма молчали весь вечер. Мать сердцем чувствовала, что случилось что-то страшное, но не спрашивала, а молча истово месила тесто для пирогов. Потом долго поливала огурцы в огороде.

Ночью Леонид не спал, часто вздыхал, ворочался и слышал, как мать возилась у печи. Изба наполнилась чудесным запахом свежеиспеченных пирогов. Мать лишь в три ночи легла вздремнуть. Он слышал, как Люша, тихо встав из своей кроватки и пописав в свой горшок, стащила со стола пирожок и жуя его по привычке забралась в кровать отца, куда положили спать гостя. Кульма лежал лицом к стенке.

– Тять, а тять, – термошила она его за плечо – где мужик-от спит?

– Там на полатях, спи дочка, – тихо сказал Кузьма.

Люша, услышав незнакомый голос, стремглав вскочила, скатилась с кровати и убежала к себе.Этот ночной эпизод немного позабавил отца, но сон так и не пришел.

Ранним утром, выпив кружку молока и съев кусок своего любимого черничного пирога, Кузьма пошел запрягать жеребца. Мать уложила в телегу воду и снедь в дорогу, да пирожков, испеченных ночью. Попрощались. Дети еще спали. Леонид провожал гостя до повертки на Опаринскую дорогу. Расставаясь, крепко обнялись и так долго стояли, каждый думая: свидимся ли еще.

– Пора, Кузьма, поезжай. Видишь, тучи сгущаются. Поспешай.

Кузьма сел в телегу и стегнул жеребчика. Отец Леонид благословил его в дорогу большим крестом, потом подождав, когда подвода скрылась в лесной дороге, побрел в село. На горизонте чернели тучи, мелькали сполохи молний и погремливало. Надвигалась гроза.

Арест.

Геля хорошо помнила те страшные дни. Внешне все случилось обыденно просто: власть готовилась к этому событию, знали о предстоящих репрессиях и обреченные. Поэтому двух детей родители успели отослать к родственникам, но старики, Геля с младшей сестрой были еще при них. Мать, увидев в окно приехавших военных из города, достала, уложенный заранее узелок с одеждой и продуктами и беспомощно опустив руки, села на скамью ждать.

Двое солдат в длинных шинелях и, остроконечных «буденовках» стали у дверей церкви с винтовками в положении « ноге». Третий – старший в кожаной куртке и фуражке вошел в церковь и, сняв фуражку, стал ждать. Прихожане крестились и недобро поглядывали на него. Отец Леонид тихо сказал дьякону: «Видимо за мной. Службу закончу». Потом было тихое прощание с церковнослужителями и семьей. Обреченность парализовала и сковывала чувства. Они остались одни. Была какая-то надежда, что все образуется и отец вернется, ведь он сделал столько много добра селянам, которые даже избирали его председателем сельсовета.

По настоящему стало страшно тогда, когда местные власти стали выселять их из дома. На глазах у селян, молча стоявших у своих домов, мать с детьми, перетащив свои небогатые пожитки, разрешенные чиновниками, к церковной сторожке, оказались без средств к существованию в холодном помещении – там, где ранее оставляли гробы в ожидании обряда отпевания.

Страх душил и волю крестьян, не смевших осуждать «народную рабоче-крестьянскую власть» и селяне молча разошлись по своим домам.

72. Сердце матери

За все добро расплатимся добром

За всю любовь расплатимся любовью.