Валерий Бронников - Дядя Паша

– Там воды много, а здесь иногда даже умыться нечем. Крым от нас недалеко, а воды нет совсем, если, конечно, не считать солёное море, – задумчиво сказал Цыбулько.

Свет появился так же внезапно, как и исчез. Вспыхнули электрические лампочки, спрятанные в стеклянные герметичные колбы, защищённые от возникновения случайной искры.

– Давай, показывай хозяйство, – сказал Павел бригадиру, – Иначе Цыбулько без работы совсем пропадёт.

– Хозяйство в порядке.

Шахтёры, оставшиеся без внимания начальства, разошлись по рабочим местам.

А Павел и бригадир пошли осматривать своё подземное хозяйство. Бригадир знал, что начальник замечает все мелочи, поэтому не пытался ничего скрыть, а наоборот, советовался, как поступить в том или ином случае. А Павел уже твёрдо знал, зачем его потянуло в шахту: он думал об отпуске, а значит, надо быть уверенным, что без него ничего не произойдёт непредвиденного.

На одном из поворотов они чуть не наступили на крысу, которая грызла какой-то сухарь, попавшийся ей от оставшегося обеда горняков. Она глядела на людей маленькими глазками, но добычу свою не выпускала. Через мгновение, вильнув хвостом, крыса скрылась между кусками породы, так и не выпустив свой обед из передних пап.

Запах скопившегося газа, пока не работали вентиляторы, давал о себе знать.

– Как считаешь, Иванов потянет на моём месте? – спросил Павел бригадира.

– А ты куда? – ответил вопросом на вопрос бригадир.

– А я к морю, хочу взять отпуск и съездить на свою малую родину.

– Будь спокоен, шалить ему не дадим. А съездить надо. Все мы когда-нибудь берём отпуск.

– Понимаешь, сколько лет я уже здесь, а всё тянет туда. Жена иногда упирается, но едет, а теперь, когда дети подросли, я могу ездить и один.

– Одному нельзя. Сам говорил, что женщины без мужей остаются, приберут к рукам.

– Насовсем не приберут, а на время я и сам не откажусь. Разве это плохо, когда люди находят друг друга? – и сам себе Павел ответил:

– О курортных романах все наслышаны, но и в суровых северных краях романы случаются не реже, только об этом меньше говорят.

Два человека долго бродили по ветвистым коридорам, осматривая большое подземное хозяйство. Оба остались довольны порядком и оба вернулись к подъёмнику. Бригадир не пожелал отправлять начальника обратно одного.

– Ну, будь, – сказал Павел, – Я наверх. Буду готовить себе заместителя.

– Давай, увидимся, – ответил бригадир.

Стоя в кабине подъёмника, Павел вспоминал далёкие годы своего детства. Он не был ребёнком-суперменом, но как-то получалось так, что девочки обращали внимание именно на него. То ли ему по наследству от отца досталась способность увлекаться слабым полом, то ли он раньше других повзрослел, но его тянуло к девочкам, своим одноклассницам, а ещё больше он заглядывался на тех девушек, которые были старше на год или два. Так и случилась у него первая любовь ещё в детском возрасте. Зойка училась в восьмом классе. Она была несколько крупнее своих сверстниц, с округлившимися формами, с большой, не по возрасту, грудью, на которую поглядывал не только Павел, но все мальчишки. А ещё Зойка обладала прекрасными пушистыми светлыми волосами, которые она собирала в две косички, заправленные бантиками из голубой ленты, располагавшимися где-то на уровне копчика. Получалось так, что дёрнуть за бантик было не всегда прилично, в отличие от других девочек, которые не имели таких длинных волос.

Эти бантики дразнили, приманивали, бередили Пашкину душу. Мысли же свои он носил только в себе, поделиться было не с кем. Со своими сестрёнками он дружил, но не доверять же свои тайные мысли сестрёнкам или друзьям! Он понимал, что всё станет известно сразу же всей школе.

Зойку он подкарауливал на улице, ходил сзади, когда она, весело щебеча, шла куда-нибудь с подружками; делал независимый вид, как будто оказался он вблизи совершенно случайно.

А ещё Павел побаивался Зойкиного отца, приёмщика рыбы, который выглядел крупным мужиком ходившим всегда с портфелем и носившим, единственный в деревне, круглые очки, делавшие его глаза какими-то большими и строгими. Ираклий Иннокентьевич, как все его уважительно называли, держался особняком, свысока глядел на деревенских мужиков, не далеко ушагавших в постижении грамоты. Он умел быстро считать в уме, но всегда пользовался большими деревянными счётами, считая, что так он выглядит намного солиднее. Он смотрел на клиента, сдававшего рыбу, наклонив вниз голову, из-под очков, пронизывая своим взглядом насквозь. Поэтому сдаваемая рыба всегда оказывалась низкого сорта и весила почему-то меньше, чем предполагал тот или иной рыбак. Ему верили и получали деньги только за то, что насчитал приёмщик. Выходя на улицу, мужики ворчали, сами пытались подсчитывать свой улов, но подсчитывать было уже нечего: первосортная рыба лежала на складе, дожидаясь, когда придёт за ней судно и, создавая излишки, которые учёту и контролю не подлежали, а уходили в неизвестном направлении. Направление, вообще-то, было известно, но об этом как-то среди рыбаков очень не распространялись, ведь когда-то снова придётся идти на склад к Ираклию Иннокентьевичу и трепетно ожидать, чтобы при приёмке сорт рыбы оказался выше.