Виталий Каплан - Масть

* * *

Утром никуда мы не уехали, хотя погода вполне благоприятствовала. Ночная вьюга всласть порезвилась, посвистела, намела сугробов – и убралась восвояси. Выползло из-за горизонта жёлтое тугое солнце – ну точно желток в яичнице-глазунье! – озарило залу внизу, где сидели мы с Алёшкой за длиннющим столом, ожидая заказанного завтрака. Особого внимания на нас никто не обращал – подумаешь, дворянчик небогатый, пообносившийся, с дворовым человеком. Таких тут что грязи, не глухие же северные места, а Тверская губерния, понимать надо! Лишь то и могло удивить, что сидит дворовый человек рядом с барином, словно ровня ему. Впрочем, мало ли какие у бар причуды бывают!

Потому простой народ в зале, нимало меня не стесняясь, завтракал, утолял жажду кто чаем, кто пивом и, конечно, чесал языками. Поначалу, погружённый в мрачные свои мысли, я не прислушивался, но понемногу начал выхватывать из общего гула отдельные фразы, а когда осознал, о чём речь, то и вовсе насторожился.

– Жалко-то как малютку!

– Да уж, не повезло барышне…

– И как только няньки недоглядели?

– Вот уж достанется им теперь от князя!

– Да брось ты, больно-то он радел о ней прежде!

– Всё же родная кровь…

– И за дохтуром послали слишком поздно. Ну, вот как так, а?

– Видать, было ей то на роду написано. Куды ж против Божьей-то воли попрёшь?

– А всё одно, и жила барышня несладко, и померла нелепо.

– Зато в раю сейчас яблочков вкушает.

Довольно скоро я сообразил, в чём дело. Не потребовалось даже заводить разговоры – многое можно было прочитать в цветках их душ, а к тому же ещё и Алёшка, тоже навостривший уши, кинул простенькое заклятьице «язычная развязка». Не на всякого человека действует, не говоря уж об Иных, но тут хватило с лихвой.

Вчера, оказалась, померла маленькая Даша – дочь князя Корсунова, коей папенька так и не ответил взаимностью. Через неделю ей должно было исполниться шесть, но не сложилось. Никаких душераздирающих подробностей не было – просто-напросто дитя простыло. Выпустили её на прогулку, побегала девчонка по снегу, повалялась в сугробах – и с того дня начала кашлять, и никто, кроме матери её Антонины Николаевны, на то особого внимания не обратил, да и к той не прислушались. Эка невидаль, простуда. Чай с малиной – и как рукой снимет. Так постановили няньки, однако же не сняло. Быстро всё случилось, миновала пара недель с того злополучного барахтанья в снегу – и конец. Кидало девчонку из озноба в жар, а из жара в озноб, и никакие местные снадобья не помогали. Князю, зная бешеный нрав его, до самого последнего часа докладывать не решались, а тот, похоже, и не вспоминал, что растёт у него дочурка. Потом, как уж повинились, распорядился привезти из Твери доктора Огурцова, да тот руками уже развёл, сказал – кабы хоть тремя днями раньше… теперь же остаётся уповать на волю небес.

Небеса, однако же, воли не проявили, и вчера на закате отошла Даша Корсунова в те места, где несть печали и воздыхания, горя и болезни. Хоронить будут завтра. Антонина Николаевна лицом почернела, не ест и не пьёт, читает над усопшей дочерью Псалтирь.

– Перемолвиться бы, барин! – перегнувшись через стол, негромко сказал мне Алёшка. Как раз когда нерасторопный половой принёс нам наконец бараний бок с кашей.

Ишь ты, снова барин! Вроде сейчас уже нет надобности изображать что-либо перед людьми.

Алёшка, впрочем, изобразил. Прижал руки к животу, будто схватило, и в чём был, без верхней одежды, метнулся за порог. Выждав для приличия минуту, направился я вслед за ним.

– Вот что, Андрей Галактионович, – хмуро сообщил мальчишка, не глядя мне в глаза. – Возвращение наше в Тверь придётся малость отложить. Дело тут одно у меня возникло, после расскажу. А сами ступайте обратно. Если дивиться станут, почему мы задерживаемся, так ось у нас в возке сломалась. Вот прямо сейчас. Слышите, как хрустит? – щёлкнул он пальцами. – Договоритесь с кем-нибудь, пущай починят, но больше полтинника медью не давайте. Нам с вами сейчас денежками швыряться не след.

– Что за дело? Куда ты? – ухватил я его за ворот рубахи.

– Сказал же, всё после объясню! – Он аккуратно отцепил мои пальцы и резко повернулся.

Ну и что мне оставалось делать? Хватать его и тащить в дом? Драться? На глазах у любопытных (а двор был вовсе не безлюден)? Или сперва выставить Круг Невнимания? А что потом? Всё-таки поединок?

– Оделся бы хоть! – буркнул я ему вслед. – Морозно же! Простынешь!

– Меня любовь греет! – бросил он и чуть ли не бегом направился к воротам.