Ольга Горовая - Бабочка

Гуляли мы, наверное, час. День радовал, несмотря на жару: воздух пропитался ароматами трав, листья деревьев едва шевелились от очень легкого ветра, а тишина воздуха нарушалась только стрекотом всевозможных насекомых. Было сонно и ленно, но хорошо. Спокойно. Плавно.

Дядя рассказывал про то, что уже договорился о моем переводе в новую школу, о том, что все подготовил в доме. И даже узнал, где расположена ближайшая студия современного танца, про мое увлечение которым не забывал. Я же больше молчала, пришибленная грядущими переменами, которые пугали (не так уже легко пойти в новый класс, выпускной, к тому же, когда прошлых одноклассников знал с детского сада). Предстоящие события скорее пугали, чем радовали. И я только невнятно вздыхала, вроде соглашаясь.

Дядя заметил отсутствие у меня энтузиазма. И, быть может, даже понял, чем вызван упадок моего настроения:

- Ты пока не загружайся, Бабочка, ты у меня сильная, прорвешься, - попытался убедить он меня. – А пока давай на речку махнем, - улыбнулся дядя и, схватив меня за руку, без всякого предупреждения, резко рванул в сторону реки.

Мне пришлось бежать следом. А так как жара никуда не делась, до речки, протекающей метрах в пятистах от тропы, где мы гуляли, я добралась совершенно мокрой. Сарафан можно было отжимать. Не знаю, как там дяде в его летних джинсах и майке, но мне было не очень комфортно. Наверное, и охранники, бежавшие следом, хоть и в легких брюках и шведках, могли меня понять.

И тут я столкнулась с проблемой – купаться я не планировала, и купальник из дома не взяла. Не могла я и последовать примеру дяди, который плюхнулся в воду в чем был, и уже удалялся от берега мощными гребками. Сарафан такого обращения не пережил бы. Крикнув, что просто погуляю по берегу, я умылась прохладной водой и присела у самой кромки.

Дядя махнул, соглашаясь, и нырнул. Я же намочила плечи, затылок, пытаясь отлепить мокрые пряди волос от кожи, и все, до чего могла добраться не оголяясь. И подняла голову, вдруг подумав, что прошло уже слишком много времени, а дядя все еще не вынырнул.

Не знаю, может я накрутила себя. Может неправильно определила время. Но мне так страшно стало. Дико. Ужасно. Так, что пот стал ледяным, а сердце закоченело от ужаса. У меня потемнело в глазах, так напряженно я всматривалась в поверхность воды. И безумно поражало то, что охранники казались совершенно спокойными. Они словно не замечали ничего. А я пыталась, и не могла ни слова внятно сказать, спросить, крикнуть. Будто вся онемела. Потому что от мысли, что я могу потерять дядю Сережу – меня охватил такой ужас, какой я, и потеряв родных, не ощущала. И не было стыда от этого понимания, не было укоров совести. Возможно, они появятся потом. Но в тот момент я знала только то, что если он сейчас не вынырнет – я сама умру. Без него – меня не будет. Он был настолько глобальной и незаменимой частью меня, моей жизни, что потери этого человека я была просто не в состоянии перенести.

А в следующую секунду он, довольный и улыбающийся, показался над поверхностью воды.

У меня по-настоящему подкосились ноги. Никогда такого не было. Будто кто-то сзади подошел и ударил по подколенным ямкам. И я рухнула на песок, ощущая, как меня колотит крупной дрожью. Такой, что зубы стучали.

Я не видела, как дядя нахмурился. Не видела, как он в несколько гребков вернулся и выскочил из воды. Как охранники, настороженные реакцией своего начальника, подошли ближе. Я уткнулась лицом в колени и пыталась вдохнуть, обхватив себя руками, потому что не могла согреться.

- Бабочка! – дядя крепко сжал мои плечи, встряхивая, видно, пытаясь привести в чувство, но я не могла отреагировать. – Света! Ты чего?! Что с тобой, девочка?

Он совершенно не понимал, что случилось. Мне даже стало немного стыдно. Но где-то там, на очень-очень заднем плане сознания. И все же я попыталась что-то ему объяснить:

- Ты нырнул… - дрожь не прекращалась, я едва могла внятно выговорить что-то. – Долго. Очень долго. Ну, мне показалось… Тебя не было. Я испугалась, - вскинув голову, я посмотрела в глаза дяде, ощущая себя глупой и жалкой.

У него закаменело лицо. А в следующую секунду дядя Сережа уже крепко прижимал меня к себе, не обращая внимания на то, что мой сарафан становится совсем мокрым. Хотя и мне не было до этого дела. Я уцепилась за него так, словно до сих пор сомневалась в целости и сохранности дяди.

- Бабочка, - дядя Сережа наклонился так, что шептал мне в самое ухо. – Я тебе… слово даю. Чем хочешь, поклянусь, слышишь, Бабочка? Я тебя никогда, никак не оставлю. Никому и ничему не дамся. Не по зубам я никому и ничему. Слышишь?