Ольга Горовая - Бабочка

Гуляя с Бабочкой в парке, ни за что бы ни поверил, что этот младенец может орать так, что, казалось, потолок поднимался. Потому не сразу сообразил, чего происходит и нахера это охранники врубили сирену в час ночи? Чтобы в очередной раз попытаться подергать заключенных, не иначе.

То, что плачет Бабочка - до меня дошло минуты через две. И скажу честно, я понятия не имел на тот момент, отчего ребенок может вообще плакать. А уж так… Ну, точно ее по живому резали, не меньше. Меня аж с дивана подбросило, да так, что все еще не привыкнув, что уже не на нарах, я больно врезался коленом в угол серванта. Ругнулся, пытаясь проморгаться от искр в глазах, и попытался сориентироваться: все было тихо, кроме продолжающегося плача ребенка. Сашка чего-то напевал, Дина бормотала, мама тихо прошла по коридору и о чем-то поговорила с моим братом, но все без напряга и суеты. Даже как-то сонно. Я вообще в ситуацию не врубался. Это че, нормально, кода дите так надрывается?

- Разбудили тебя? - видно заметив, что я подскочил, мама заглянула в комнату. – У Светы зубик режется. Ты ложись, Сережа, спи. Она скоро успокоится, - мама мне улыбнулась.

Но теперь все ее улыбки и взгляды, адресованные мне, были печальными и горьковатыми.

Я лег назад.

Больше от растерянности. Меня Сережей так давно не называли. Все эти месяцы. Сначала просто «Серым», типа по имени. Потом, когда не один раз в «темных», устраиваемых несмотря на все покровительство, доказал с дикой яростью, что за себя любому перегрызу горлянку – стали звать «Серым Волчарой». Потом сократили просто до «Волчары».

Сашка меня всю жизнь Серым звал, и после возвращения это не поменялось. И тут мама так махом в детство вернула.

Я укрылся, все ожидая, когда же Бабочка и правда умолкнет. Раз перевернулся, второй. Третий. Минут через двадцать не выдержал и все-таки поперся в свою бывшую комнату. И Динка, и Сашка к тому моменту измотались так, что уже ни петь, ни уговаривать дочку не могли. Только ходили кругами, передавая малышку друг другу. Пытались укачать, видимо. Но Света на эти попытки не очень велась и заливалась слезами, запихав свой кулачок чуть ли не в горло.

Тут меня заметил брат и как-то измочалено и виновато улыбнулся:

- Прости, никак не успокоится, я верю, что мы мешаем.

Динка только раздраженно глянула в мою сторону и дальше пошла по своему кругу. Уверен, в тот момент ее все на свете раздражало, не только мое присутствие.

Я еще раз оценил всю эту ситуацию и со вздохом протянул руки:

- Давайте, я попробую еще с ней походить, - воодушевленный нашей дневной прогулкой, я не сомневался, что сумею быстро успокоить кроху.

Думаете, эти гордые родители отказались? Как бы не так. Мне тут же бодренько всунули и визжащую Бабочку, и бутылочку с теплой кашей, которую Света категорически отказывалась есть в тот момент. Да еще и в коридор подтолкнули. Блин, я всегда чувствовал себя обязанным перед Сашкой. Из-за родителей считал, что должен в первую очередь заботиться о нем. А брат не то, чтоб этим пользовался. Скорее нет. Но вот Динка не стеснялась.

Бабочка моих надежд не оправдала – успокаиваться и не думала. Продолжала орать, несмотря на все мои уговоры и неумелые покачивания руками. Еще и извивалась, пытаясь, наверное, спрыгнуть на пол и утопать, держась за стенку, что неплохо уже умела, я вечером видел. Я не пускал. Че, слабак, че ли? С дитем не справлюсь?

Мы с ней гуляли еще минут сорок. То в комнату, то в коридор. Туда-сюда, как какой-то придурочный маятник, ей-Богу. И все-таки она притихла минуте на десятой. Наверное, просто выдохлась орать и только тихо всхлипывала, жуя уже мои пальцы. А я смотрел на нее и почему-то улыбался. Ну, потешная она была, и все тут. И жалко ее было, само собой. Но и как-то так дивно.

Потом она позволила мне усесться на диван, не заливаясь снова диким криком. Ну а после – мы вырубились. Оба. Причем я даже не заметил, когда отключился. Проснулся часов в пять утра так и сидя, откинувшись на спинку дивана. А эта «мелочь пузатая» спокойно дрыхла у меня на руках, заливая слюнями наколку, сделанную на зоне.

Вот тебе и первая ночь с «женщиной» после срока. Офигеть просто, вся братва со смеху бы померла. Мне самому тогда так смешно стало, что еле хохот подавил. Но не было как-то желания разбудить Бабочку и снова ее туда-сюда носить.

А еще у меня впервые, наверное, внутри появилась мысль, что за этого ребенка и убить можно. Чтобы никто не посмел ей и малейшей боли причинить.

Остальное время до пробуждения других домочадцев я все так же неподвижно просидел с Бабочкой на руках, размышляя о том, что не дело ребенку расти в такой толкотне, которая появилась у нас в квартире. Да и подрастет она скоро, девочке понадобится своя комната. Надо будет что-то решать с отдельным жильем. И для меня, не маленький уже, хватит на шее родителей сидеть. И для семьи Сашки.