Сергей Шафаренко - Белорусский историк западной литературы

Первые же страницы второго тома вводят нас в эпоху, определяющую развитие и взаимодействие различных литературных течений и направле­ний. Решающим и определяющим фактором в этом процессе выступает разгром французской революции1789 года и наступившая вслед за тем реставрация монархии, борьба за утверждение буржуазного строя, раз­витие капитализма, рост промышленного пролетариата и социального движения.

Разочаровавшись в идеалах философии энциклопедистов, идейно подготовивших ужасы Французской революции, Европа пыталась найти утешение в романтических представлениях о жизни. «Во Франции Шатобриан, в Италии Леопарди, в Германии Гейне — все эти поэты, скорбящие о несовершенстве видимого порядка. скорбящие о том, что действитель­ность не соответствует требованиям, заложенным в их душу природой. Это — преемники Вертера и Фауста», — утверждает П. С. Коган. И далее, анализируя творчество ярких представителей романтического направления Новалиса и Байрона, он резюмирует принцип школы романтиков: «Эти поиски во времени и пространстве вытекали из романтического универса­лизма, из его стремления обнять весь мир, превратить действительность в мечту, поставить мечту выше действительности».

Говоря о творчестве Джакомо Леопарди, П. С. Коган отмечает, что этот поэт, потомок старинного дворянского рода, несчастный, меланхоличный аристократ с «гениальными дарованиями и неумением приспосабливать­ся к жизни. мог судить о современных событиях только с точки зрения древнего римлянина, миросозерцание которого усвоил при изучении клас­сиков». Он был патриотом своей родины, страстно желал ее политической независимости, но более всего боялся утраты «итальянской речи, царицы между всеми живущими языками».

«Разговоры» Леопарди, написанные в форме коротких диалогов, наи­более верно передают настроение и миросозерцание итальянского поэта. Напрочь отвергая прогресс и видя в нем источник зла, Леопарди гордо заявляет: «Я не намерен предметом своих песен делать нужды века. Дело купцов и лавочников заботиться о них».

По утверждению автора «Очерков», Леопарди был «самый последо­вательный и законченный из поэтов мировой скорби. Он действительно, в противоположность Байрону и Гейне, ни в чем в мире не нашел ни смысла, ни интереса».

Таким настроениям созвучно мироощущение французского поэта Франсуа Рене де Шатобриана, одному из многих «растерявшихся ари­стократов, поэтические фамильные предания которых так плохо гармо­нировали с окружающей их будничной обстановкой». Именно он стоит у истоков школы французского романтизма. Обладая незаурядной поэти­ческой фантазией, богатым воображением, недовольный, как и Леопарди, современностью, Шатобриан помещал героев своих произведений либо в далекое прошлое, времена утонченного эллинизма, Древнего Рима, пер­вых христиан, либо уводил их в дальние страны, противопоставляя при этом «законченным стройным формам классицизма. беспорядочность формы и беспорядочность мысли». По словам Ш. Сент-Бева, Шатобриан «.поразил умы при своем появлении. он обращался к чувствам своих современников, к чему-то более осязаемому — и стал громогласным гла­шатаем той многочисленной партии, которую реакционное движение 1800 года вернуло к воспоминаниям и сожалениям о прошлом — о благолепии религиозных церемоний, о блеске королевского двора. И это сделало имя его достаточно известным в замках, среди духовенства, в лоне благочести­вых семейств».

«Он становится одним из рыцарей католицизма, и его знаменитый «Дух христианства» появляется одновременно с восстановлением хри­стианского культа, с заключением конкордата», — отмечает П. С. Коган. Называя Шатобриана «чутким и правдивым лириком», «истинным певцом реакции, истинным романтиком», автор «Очерков» как бы упрекает его в тщетных стараниях возродить порядок жизни и католическую веру в ее былом величии, не принимая во внимание тот простой факт, что поэт не мог поступить иначе. Потомственный аристократ, он до конца оставался сыном своего сословия, верным роялистом, не принявшим ни француз­скую революцию, ни власть Директории, ни диктатуру Наполеона, и среди политических бурь и жизненных невзгод нашел утешение в религии и литературном труде.

Заслуженно большое место в «Очерках» отводится английскому реа­лизму, и в особенности творчеству Чарльза Диккенса. Не преувеличивая звучание диккенсовского гуманизма, верно определяя классика английской литературы как радикального интеллигента, Коган превосходно вскры­вает объективное значение реалистической сатиры Диккенса. «Бичевать порок — первое орудие в руках Диккенса, — пишет П. С. Коган. — Трогать сердца раздирающими сценами несчастья — его второе орудие». Характери­зуя Англию как страну великих коммерсантов, страну, раскинувшую «свою торговлю по всему миру», где коммерсанты являются некоронованными монархами, автор «Очерков» подчеркивает растлевающее могущество денег — главного действующего лица в империи мировой коммерции. «Англия — классическая страна лицемерия, пуританства и внешней благо­пристойности», — такой вывод делает П. С. Коган, анализируя произведе­ния Диккенса. «Дух наживы, жажда денег, бешеная конкуренция, все эти блага, которые подарило человечеству позолоченное мещанство, — все это находит в Диккенсе и беспощадного обличителя». Особенность мастерства Диккенса обуславливается убедительностью созданных им характеров в высшей степени колоритных. Диалектическая изобразительность — харак­терная черта произведений Диккенса как представителя социальной и реалистической литературы. Огромная ценность всего творчества Диккен­са определяется, прежде всего, блестящим мастерством реалистической типизации. Гениальный художник, Чарльз Диккенс, этот покровитель «всех покинутых, утешитель всех печалей, защитник всех угнетенных, друг всех страждущих», создал такую широкую картину современной ему Англии, какую не создал ни один из его английских современников.