Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

С шестидесятых годов запомнился афоризм, проброшенный однажды человеком, который немало для меня сделал: "Истина мне дорога, но друг дороже". Этим правилом и руководствовались. Время шло советское, циничное. Вспоминается и другая максима тех же лет: "Главное - не терять равнодушия". Так и жили: не подпуская близко к сердцу несуразности и аляповатости странного своего времени, но неизменно оставаясь верными друг другу, корпоративной журналисткой солидарности, дружбе - в самом прямом смысле этого слова.

Поэтому не приходится удивляться, что все арменовские дела и заботы стали для меня как свои собственные. "Внутреннюю" рецензию для издательства? Да пожалуйста! Характеристику для вступления в Союз журналистов? Сажусь и пишу, удивляюсь в тексте, что такой замечательный журналист, оказывается, еще не член союза! Выступить на защите кандидатской диссертации? Что за вопрос! Еду и выступаю. Защита - как по маслу. У дочки трудный возраст, дурит? Ищем специалиста, посоветоваться и помочь...

Дальше - больше. Как у главного редактора Госкино СССР у меня нет зама. Предлагаю Ермашу взять Армена. "Нет, его нельзя, он хочет всем нравиться!" Тогда "не прошло". Но именно я бросаю последний камушек, склонивший чашу весов в пользу моего друга, когда решался вопрос, кем заменить Суркова на должности главного редактора журнала "Искусство кино".

Мы переехали в кооператив "Драматург" на улицу Усиевича. Редакция "Искусство кино" через дорогу. По утрам забегает Армен: "Коньячку не нальешь?"

Если бы меня спросили: ваш главный недостаток? Сейчас, после многого, как бы подводя итоги, могу ответить: "Наверное, доверчивость". Каждый встреченный мне априори кажется хорошим. Так что, отвечая про свой главный недостаток, скажу точнее: тупое неумение разглядеть за видимостью человека его реальную суть. Все те годы, что меня связывали с Арменом, я считал, что мы дружим. А он, оказывается, элементарно использовал меня "в темную", делал свои дела.

Не слишком ли сурово? - можно спросить. - Да нет, придется ответить, не слишком. Что с того, что я помогал человеку не корысти ради, а сам получал от этого удовольствие? "Друг дороже истины" - помните? Я бы так и остался при своем заблуждении, не пришел бы к суровому выводу, не случись то, что случилось. А то, что случилось, стало приговором.

И вот в моей жизни складывается ситуация, пиковая, как говорится: Климов с Ермашом оставили меня без работы, "Кинопанорама" скрылась, на студии Горького остановили фильм, денег нет, зато есть огромные долги. Мы же с Аленой не знали, что все это с нами произойдет, и год назад купили половинку старого дома недалеко от Быково. Половину суммы заняли у друзей. При этом я полон сил, до пенсии еще десять лет. А пока со своей телевизионной "узнаваемостью" я даже боюсь выходить из дома: кажется, что все показывают пальцем - "Вон идет тот, которого смела победившая революция!". Почти впадаю в панику.

Есть только один человек, который реально может выручить. Нет, это не Горбачев, которому я по-наивности написал письмо, потратив на сочинение две недели. Горбачеву не до меня, он перекраивает карту Европы. Помочь может Армен! Он сейчас главный редактор Госкино СССР, то есть тот, кем я был когда-то. Я знаю возможности этой должности, ему стоит шевельнуть пальцем, и дело сделается: пусть скромную, но какую-то зарплату мне назначат.

Мы сидим в его (бывшем моем) кабинете. Мы говорим о ситуации в кино, наши взгляды, как всегда, совпадают.

- А теперь, Арменчик, давай поговорим обо мне...

- Что за дела, не надо мне ничего объяснять! Давай так, впереди праздники (были первые дни ноября - Д.О.), праздники пройдут, я вызову кадровика и все порешим, как надо. Не волнуйся, что-то придумаем.

- Тебе звонить?

- Да я сам позвоню! Алене привет!

- Кланяйся Людочке!

Звонка не последовало. Почти четверть века прошло, я уже и ждать перестал.

Когда у предательства есть серьезная причина, это еще как-то объяснимо, даже как-то с ним примиряет. Никто, скажем, с уверенностью в своей правоте не бросит камень в тех же страдальцев 37- года, пытками и смертью понуждавшихся к ложным доносам и отчаянным изменам: страшные были времена, и гомерические были масштабы низменных вызовов.

У наших страстей середины восьмидесятых оказался совсем другой посыл и колер: мелкотравчатый, убогий, примитивный. Уже по этому было видно, что система пришла к упадку, даже страхи измельчали.

Чего боялся Армен, решивший не помогать товарищу? Всего лишь возможной мгновенной гримасы неудовольствия на физиономии нового кинематографического лидера: чего это он Орлову решил помочь? Всего-навсего, только этого. По большому счету он абсолютно ничем не рисковал. Но не мог победить - на всякий случай - всегдашнего желания "нравиться", особенно начальству. Сначала это был Ермаш, теперь Климов. О малейшей жертве ради восстановления справедливости по отношению к товарищу даже речи не шло.