Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Вижу в зале всех своих сотрудников - лица настороженные и откровенно испуганные. Всего шесть месяцев назад в Союзе нас уже заслушивали, и только месяц прошел, как на расширенной коллегии кинокомитета обсудили и одобрили план нашей работы, и - опять?! Именно с нас, гляди ты, новое руководство начинает ломку киносистемы?! То-то будет!.. Потому и голова в плечи.

Несколько человек сюда делегировал теоретический журнал "Искусство кино", пришли присмотреться. На следующем секретариате приговорены фигурировать здесь же и они во главе с Юрой Черепановым, бывшем известинцем, поработавшем некоторое время в Госкино, еще под моим началом.

Был Юра незлобивым, обаятельным человеком, неожиданно для себя оказавшемся занесенным в киносферу, чужой в ней, никакой, конечно, не "теоретик", а просто добротный журналист-практик, совершенно внутренне не готовый принимать пинки экранной братии. Здесь он окончательно подорвал свое и без того некрепкое здоровье. Вскоре после секретариата и отставки он умрет, пополнив мартиролог жестокого перестроечного бешенства. Тогда же уйдут из жизни после секретарских головомоек заместитель министра Михаил Александров и директор совэкспортфильма Юра Ходжаев, светлейший, надо сказать, человек и профессионал высочайшей пробы. Все трое были совсем не старыми. Но своё перед Климовым на трибунке в том конференц-зале отстоять каждому пришлось, якобы отчитываясь. Пытались спасти себя и свое дело от наскока завистников. Не удалось.

Элем Климов сидел во главе этого запуганного неясным будущим сообщества и явно мнил себя неистовым Маратом, пришедшим разрушить тюремные стены и "пыточную во главе с Ермашом", как он сурово выражался. Разрушил, но взамен установил свою. В тот момент он еще не знал, какие разбудил силы!..

Сам-то он, как мог, блюл в чистоте белые одежды лидера протеста, отказался, скажем, от спецпайка, который полагался по должности. Из нравственных вольностей позволил себе только то, что за первый год своего несчастливого правления, как говорили знающие люди, он семнадцать(!) раз слетал в США. Не на свои, понятно, а на казенные. На волне горбомании его там даже сделали членом Американской киноакадемии. Но тогда в Союзе кинематографистов деньги еще были. Их скопили рачительные предшественники. И с предшественниками, и с деньгами разобрались быстро: и то, и другое вскоре исчезло...

В конце жизни Элем будет с ужасом вспомнать: "И вот рухнула стена. И открылось зеркало, в котором каждый увидел себя. То, что он собой представляет... Очень многие поняли, что они - не те, за кого себя выдают, и не те, кем себя считают...Я такого нахлебался за те два года, что был первым секретарем, что на всю оставшуюся жизнь хватит... Мне во время перестройки казалось - свобода, как взрыв, встряхнет людей, и наступит расцвет. А мы вступили в такое, что и называть-то своим словом не хочется". ("Элем Климов. Неснятое кино". Стр.232, 234).

Немилосердная атака, в тот день обрушенная на журнал "Советский экран", имела своей внутренней целью не столько "экран", сколько "советский". И, в этом смысле, она предвосхищала будущее. Журнал в конце мая 1986 года, когда, казалось бы, некие новые ветры уже задули, честно оставался еще советским. Ритуальная словесная обязаловка еще громыхала в нем вполне отчетливо.

Другое дело, что наряду с ней в журнале присутствовала сама живая кинематографическая плоть, состоявшая из рецензий, актерских портретов, интервью, репортажей со съемок фильмов и многого другого, что, собственно, и делало издание интересным для людей - "для широких слоев населения". Выяснилось, что "плоть" там вообще никого не интересовала...

Здравый смысл, в который я еще верил, все-таки не позволит, думалось мне, полностью отрицать достоинства журнала. Ну, покритикуют, дадут советы, как работать в новых условиях, но наверняка не закроют глаза на очевидное: на высокую культуру и несомненный профессионализм тех, кто делает журнал.

Выходя на трибуну, и потом, когда выступал, я предполагал, что меня не только будут слушать, но еще и услышат: думал, что разговор сложится по-деловому. То есть, я расскажу о принципах, которыми руководствуется журнал, скажу и о проблемах, о недостатках, которые хочется преодолеть, внесу свои предложения, меня в чем-то поддержат, с чем-то не согласятся, что-то предложат... Наивный!

Свою речь я написал заранее. Текст у меня сохранился. Сегодня могу отметить его вполне независимую тональность. Вот, например, как начал: "После того, как мне передали предложение Элема Германовича заслушать на сегодняшнем секретариате планы работы журнала "Советский экран", первым, естественно, возник недоуменный вопрос: как же обсуждать планы печатного органа Союза кинематографистов, когда не заявлен план дятельности самого Союза кинематографистов?.. В чем же дело? Мысль о том, что новое время оперативно используется для сведения старых счетов, я отогнал как стыдную и невозможную, ибо расцениваю новое время как деловое и благородное".