Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Пугачева оказалась без транспорта. "Вам куда, Алла Борисовна?" - "Домой, на Горького". - " Так поехали вместе, мне в Гнездниковский"

Она сидела впереди, рядом с шофером, и люди на тротуарах не подозревали, кого я везу.

"Мой народ! - восклицала Алла своим неповторимым голосом, видимо, слегка меня эпатируя. - Мой народ меня не подведет!"

И ведь как в воду глядела...

Когда фильм "Женщина, которая поет" вышел на экраны, миллионные читатели журнала "Советский экран" назвали Аллу Пугачеву лучшей киноактрисой года. Наш фотомастер Микола Гнисюк сделал портрет Аллы в знаменитом красном балахоне, и мы поместили его на обложке. Тираж разлетелся мгновенно. А потом в Доме кино был вечер, там я при полном зрительном зале вручил Алле Борисовне почетный зрительский приз.

Вокруг, как полагается, крутились фотографы. "Я хочу сфотографироваться с Далем Константиновичем!" - сообщила вдруг Пугачева. Я не стал медлить и взял ее под локоток.

Надо ли говорить, что берегу ту фотографию.

Так легендарная наша Алла, того не подозревая, в моей жизни словно обозначила смену вех: от расставания с братией чиновничьей до новой встречи с братией пишущей.

VI. С "КИНОПАНОРАМОЙ"

Первая гастроль

С переходом в "Советский экран" остался позади мой почти шестилетний насильственный, так сказать, аскетизм личного бытования. Как гора с плеч. Отменялись максимы типа "не знакомься с кем попало", "говоришь - взвешивай каждое слово", "не попадись на слабостях, лучше, если у тебя вообще их не будет", "не торопись вылезать с собственным мнением, прежде выслушай других, по ходу сообразишь, с кем согласиться", а еще - "поменьше шути, на твои шутки начальство скорее обидится, чем их оценит", ну и многое другое в том же духе.

Освобождение от аппаратных тенет и возвращение в реальную журналистику снова открывало реальный мир с его импульсивностью, непредсказуемостью, вольными трепами на любые темы и с любыми людьми, счастьем спонтанного юмора и натурального поведения. Словом, строгий мундир, застегнутый на все пуговицы, неожиданно сменился на рубашку апаш.

Эти перемены к лучшему уверенно затмили перемены к худшему, которые тоже были.

Тогда впервые познакомился с явлением, о котором прежде читал только в книжках. Я имею ввиду разительное по скорости изменение в составе ближнего круга друзей. Он не просто сразу обузился, а практически исчез. Особенно из числа сценаристов, включая тех, кто жил в одном со мною доме. Не стало проявлений душевности с их стороны, трогательного желания угодить. Прежде было - до тошноты, теперь полный нуль. Оно и понятно: я же не мог теперь ни помешать, ни посодействовать в сценарных делах, для их материального обеспечения теперь требовалась другая виза. А что взять с редактора журнала? Лишнюю рецензию? Да пропади она!..Бывало, прохода нет: день рождения, другие семейные радости, книга вышла, премьера состоялась - приходите с Аленой, ребята, мы так вас любим! И - как отрубило. Сколько лет минуло - ни разу с тех пор не побывали на застольях в таких прежде гостеприимных квартирах.

Причем, что интересно: те, кого имею ввиду, - люди совершенно самодостаточные, реально одаренные, их деловые успехи гарантированны талантами, не нужен им никакой "начальник" в друзьях. А тем более, такой, как я: до занудства нелецеприятный, в чем у них неоднократно была возможность убедиться. А - вот поди ж ты! - хотелось "водить дружбу", на всякий, так сказать, случай. Зато, когда необходимость отпала, дружба прекратилась сразу, с облегчением. Перешли окучивать любезностями следующего шефа...

Мы с Аленой только посмеивались, наблюдая отшелушивание наших поклонников.

Впрочем, будь я гибче, проявляй меньшую прямолинейность, возможно, не утекли бы от меня так быстро при смене должностей мои дорогие попутчики. Воистину, недостатки - продолжение наших достоинств.

Но в целом новая жизнь мне нравилась. Даже Ермаш разглядел это однажды, когда я влетел к нему с какими то журнальными проблемами, излучая оптимизм и вдохновение:

- Я смотрю, тебе там хорошо! - удивился он.

Он удивился, потому что ждал обратного. Ведь в карьерном смысле он со мной обошелся вполне жестко: понизил в зарплате, вывел из состава коллегии комитета, то есть я лишился продуктового спецраспределителя, закрытых ателье, поликлиники. Теперь я не сидел на коллегиях между Бондарчуком и Симоновым, а тактично помещался среди приглашенной публики.

Но эти утраты меркли перед тем, что я приобрел. На новую должность не распространялось табу, наложенное Ермашом, когда он позвал меня в Госкино: не писать сценариев.