Владилен Машковцев - Сказы казачьего Яика

– Радуйся, княжна! Ты свободна. Привезём тебя в станицу нашу казачью, выберешь ты любого молодца в женихи, – сказал атаман княжне.

Он замыслил своего сына женить на пленнице, но не возрадовалась княжна. Тосковала по своей сакле в далёких горах. Казачки говорили княжне:

– О чём тоскуешь, девица? Саклю твою враги разграбили и сожгли. И все родичи твои погибли. Куда ты пойдёшь, сирота?

Не помогали, однако, уговоры. Бледнела и таяла княжна с каждым днем. Тогда и угрозил атаман травознайке колдунье. Вылечи, говорит, ведьма, пленную девицу, а то я тебе башку отрублю.

Погадала знахарка на бобах и ответила:

– Надобно напоить полонянку отваром травы приворотной. Но где она растёт, ведает в станице токмо кузнец. Я сама у него ту траву покупаю. Стара и немощна я, нет у меня сил по степи шастать. Иди до кузнеца, атаман.

В траву-машок атаман не верил, но сходил до кузнеца. Так, мол, и так, съезди, мол, за травой приворотной. Да попытайся девку пленную отпоить, вылечить. Мабуть, не врёт знахарка.

Кузнец привёз волшебной травы, стал угощать полонянку отваром. И вскоре она оздоровела, повеселела. Атаман сваху послал к пленнице. Да не приняла поклона горянка. Мол, люб кузнец. Пойду с ним под венец.

С тех пор и поверили люди в приворотную траву-машок. И я, бабка Дуня, старая колдунья, беру на Купалу мешок, иду за травой-машок. От болезни я бабу любую избавлю. Байкой детишек всегда позабавлю. И вам предскажу я дорогу казачьей судьбы, но не крадите в моём огороде бобы.

Так уж принято у казаков: седина в бороду – делай про запас гроб. И не из плах сучковатых, не из хундри трухлой, а из лесин нетленных. Дабы слезой смолистой благоухал гроб, звенел от постука. И лёгким бы был, как пух лебяжий. Не гроб чтобы, а сказка! Стоятельный хозяин завсегда для себя гроб имеет. Начала седеть у казака Бердяя борода, – вытесал и сколотил он для себя усыпальницу. Ан печально на душе от предвиденья. По несуразной тоске выпил Бердяй сивуху, лёг в гроб и уснул. А соседка зашла к нему в хату и обомлела. Стоит на столе гроб. В гробу хозяин мертвый. Преставился, значит, а никто не знает. Положила баба почившему Бердяю на веки по пятаку, свечку зажгла. Людей позвала.

Батюшка-священник отпел Бердяя. Принесли люди на кладбище гроб, дабы схоронить казака. А прощелыги могилу не выкопали. Тут и дождь начался. Поставили казаки гроб на ковыли и ушли. Мол, кто могилу выкопает, тот и похоронит Бердяя.

Так вот все и разошлись под дождём. А тут вечер подоспел, солнце закатилось. Проснулся Бердяй, откинул крышку гроба… И понять ничего не может.

– Должно, черти пошутковали! – подумал Бердяй.

Встал казак, прикрыл пустой гроб крышкой, дабы он под дождём не разбух, и пошёл к своей хате. А гроб он оставил, не признал в сумерках за свой. Залез Бердяй на полати и уснул.

Утром прощелыги выкопали могилу на кладбище, схоронили пустой гроб. И крест над могилой водрузили. Один прощелыга предложил другому:

– Бердяй умер, царство ему небесное, а родственников у него нет. Пойдём-то обшарим его хату. Мабуть, схорон денежный отыщем. А мабуть, корчагу с брагой…

Пришли прощелыги в хату Бердяя, начали обшаривать углы. А хозяин и говорит им с полатей:

– Чаво шукаете?

Вылетели прощелыги в страхе из хаты, побежали к атаману. Но к атаману пришёл вскоре и Бердяй. Начал было Бердяй жаловаться, однако атаман и слушать его не стал:

– Ты помер вчерась. Тебя соборовали, отпели, схоронили. В книге у батюшки запись о твоей смерти. Изыди вон, Бердяй! Чтобы я тебя не видел в станице. Имей совесть, коль помер.

Пришлось казаку Бердяю уйти из станицы. Вырыл он землянку на безлюдной земле. Опосля избу срубил. Другие бродяги возле Бердяя вскоре поселились. И выросла Бердяева слобода.

Был на Яике обычай такой: постриг, посвящение в казаки.

Справляли постриг один раз в год, осенью. Как исполнится отроку три годика, усаживали его на коня в день Симеона-летопроводца. И поныне так делают. Посадят мальчонку на смирную лошадь и водят по станице коня уздой. Ныне постриг – шутейный, ласковый, для забавы.

А ране детей всурьёз усаживали на горячих коней. Бросят дитятку на спину жеребца, свистнут, нагайкой щёлкнут. И рванется конь в степь, аж ковыли пригибаются. Ан редко детишки с коней падали. Уцепятся они в гривы и скачут, как будто казаки в истине. Ежли мальцы и падали, кони никогда не наступали на них. Конь – существо доброе. Не калечились дети на постриге.