Русская жизнь-цитаты - Русская жизнь-цитаты-апрель-2017

Виктор Шендерович:”У Набокова, про русскую историю — “превращение рабов в погромщиков и обратно”. Увы, почти исчерпывающе.

Новая серия уже, можно сказать, анонсирована.

https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=1354996544569085&id=100001762579664

Аркадий Бабченко:”Власть берет и сносит пятиэтажки, наплевав на мнение жителей?

Ну, друзья мои. Ну, согласно статистике, восемьдесят шесть процентов из вас считают, что чужое — отжимать-то как раз и можно! Не улавливаете связи? Это же вы выписали власти мандат на отжим чужих земель. Ну, ок. Получите. Распишитесь. Вы взрослые дееспосбные люди. Вам говорили, к чему это приведет. Держите в обе руки.

Я — самый толерантный человек на земле. Я категорически уважаю ваше решение. Все желания должны исполняться.

Власть разгоняет дальнобойщиков? Ну, что я могу сказать. Вы же не лезли в политику, когда власть разгоняла пятую колонну, крымских татар, таджиков, из которых они лепили “ваххабитов”, геев и кого там угодно еще. А когда я и такие как я на каждом углу истерили, что нельзя создавать росгвардии с такими полномочиями и принимать законы, разрешающие открывать огонь по толпе — ну, вы же как раз считали, что Росгвардия и защитит вас от оранжевой напасти в виде меня?

Ну, ок. Вот вам Росгвардия. Получите.

Стране было плевать, когда один царь со сверхидеей от её именни ввел войска в ближневосточную страну за морем, начал там от вашего, да-да — от вашего, от вашего — имени поддерживать людоедский режим, травящий детей газом, вы всем этим не интересовались, просто смотрели концерт в освобожденной Пальмире, а потом просто полетели в Египет самолетом А321 над Синайским полуостровом? Ну, что я могу сказать…

Так что все эти стенания по поводу несчастных обычных граждан, которых сейчас отселяют в Новую Москву, меня не трогают совершенно.

https://www.facebook.com/babchenkoa/posts/1057242307709335

Михаил Шишкин:”любая диктатура использует рабов, внушая, что они защищают не её, а родину

в России, если жить долго, гарантированно сменят название улицы, на которой ты живешь, поменяют общественный строй, все изменится, страна распадется и соберется.

А. О.-С.: Изменится к лучшему?

М. Ш.: К лучшему. К худшему. Потом читаешь каких-нибудь авторов 18 века и понимаешь, что в России не меняется ничего.

Понять, как они жили

А. О.-С.: А кем были твои родители?

М. Ш.: Новая книжка начинается рассказом «Пальто с хлястиком». Там про маму. Мама всю жизнь в школе преподавала русский язык и литературу. И как директор школы представляла весь советский строй. Хороший учитель учит детей правилам движения по этой жизни. Но зачем была нужна идеальная советская школа? Чтобы научить лгать. Сейчас немного солжешь — ничего. Зато потом легко будет врать по-крупному. Для этого надо было прививать цинизм, ложь, предательство.

С одной стороны, мама представляла систему. С другой, она, как все, наверное, учителя, пыталась спасти детей. Взять что-то на себя, но детям дать Пушкина. Мне тогда казалось, чем скорее советское кончится, тем лучше. А благодаря таким вот учителям советское тянулось и тянулось. А прививка «жить не по лжи» приводила в маргиналы, лузеры, на площадь, в тюрьму. Хорошо, если не покончишь с собой.

Отец… Отец был советским инженером. То есть никаким инженером не был.

А. О.-С.: Так был или не был?

М. Ш.: Не был инженером в дореволюционном или западном смысле. Он ненавидел то, что делал. Всегда хотел крестьянствовать. Он из тамбовских крестьян, как и мой дед — его отец. Деда забрали в 30-м при коллективизации. Он не был кулаком, но он сказал: «Почему забираете у меня единственную корову? Чем я буду кормить двух детей?». Все — подкулачник. Бабушка осталась с двумя маленькими детьми, и мой отец всю жизнь, вместо того, чтобы писать в бесконечных анкетах «отец — враг народа», писал «отец умер». И всю жизнь жил в страхе, что это откроется.

18-летний пошел добровольцем на фронт — сражаться с врагом. Понимал ли он, не знаю… Видимо, понимал, но гнал мысли, что идет защищать не родину, а режим, который убил его отца. В 44–45-м он служил на подлодке. На Балтике. В железном гробу. Они месяцами не поднимались на поверхность. Ордена там давали за утопленные корабли с беженцами. Сколько людей утонуло в той ледяной воде? И вечный страх. Гроб уйдет на дно. Навсегда. И все. И ты сам в ледяной воде.

Над моей детской кроваткой висело фото с его подлодкой «Щукой». Я страшно моим папой гордился. На 9 мая он всегда надевал свою матросскую форму. Приходили его товарищи. И пили чудовищно, чтобы скорее все забыть. Быстрее напиться, свалиться, чтобы не помнить. И он всегда падал последним. И когда уже все его товарищи ушли насовсем, он к ним торопился. Всю жизнь пил, пока, наконец, не отправился туда, где они его ждали.