Сухинина Н.Е. - Великая Сила Любви

В последний свой приезд он рассказал мне страшную сказку про Красную Шапочку. Он собрал в горнице самых маленьких, стал читать им эту сказку, потом решил проверить их на внимание: - Кто главный в «Красной Шапочке»?

- Бабушка, - сказал один.

- Волк, - сказал другой.

- Дровосеки, - сказал третий.

А один мальчик звонким голосом выкрикнул на всю светлицу: - Да нет же, нет! Мать у нее была, мать, понимаете?

Мальчик тот по сей день в их Центре. Потому что у него, в отличие от Красной Шапочки, матери нет. Она спилась и повесилась на собственных колготках в собственной квартире, пока малыш спал. Утром он увидел ее. Ему было тогда три года, и он долго ходил вокруг и просил у нее кушать...

Тяжелая ноша - людская беда. Человек взвалил эту ношу на себя добровольно и несет ее по жизни, умудряясь при этом слыть удачливым, красивым, молодым и здоровым. Почему так надо любить этих бедолаг, почему считает он своим долгом восполнять то, что недодано им, и исправлять то, что было искорежено другими? Он и сам, наверное, не ответит. Но, почувствовав, что устал, он испугается не этой своей усталости, а того, что стал повышать на детей голос. И, испугавшись, уехал в замечательную Москву, чтобы в неразберихе ее будней разобраться в себе, походить по ее улицам, встретиться с теми, кто любит его и для кого он человек-праздник.

- Какое синее небо над Москвой, вы заметили?

Небо действительно синее, в этом ты, Саша, прав.

8. Паломники без посохов Еще вчера эти дети жили в подвалах, баловались наркотиками, воровали. Сегодня они отправились в путешествие по Святым местам России.

Сумки, сумки, сумки. Гора сумок в углу прихожей. Куртки, куртки, куртки - ворох курток на вешалке. Ботинки, кроссовки, сапоги - обувка, совсем новая и стоптанная, у двери. Мой дом полон гостей. Они сидят чинно на диване, на стульях, на полу и - стесняются. Восемь часов лету из Хабаровска притомили их, да еще разница во времени, да еще незнакомая обстановка. Мои гости молоды. Самому старшему семнадцать лет, самому маленькому одиннадцать. Всего их одиннадцать человек, приютских детей из Хабаровска. Они прилетели не просто в Москву. Они прилетели поклониться великим российским святыням. Переночевав, утром они едут ранней электричкой в Оптину Пустынь. Потом... Потом будет много всего, так много, что, пожалуй, им и за год не осознать того, что увидят. Но это потом, а сейчас... Сейчас приютский завхоз Лидия Александровна Байдина хлопочет на кухне, торопится накормить свою ораву по нашему, по московскому, времени ужином, по их, по хабаровскому, завтраком. Учитель приюта Валерий Алексеевич Данилко распределяет, кто за кем идет в ванную принимать душ и стирать носки, директор Александр Геннадьевич Петрынин пытается дозвониться до Оптинского подворья, чтобы узнать - нет ли назавтра какой оказии до места.

Совсем еще недавно эти ребята жили в подвалах, слонялись по рынкам в поисках еды, спасались от отцовских побоев, от поножовщины, воровали, балдели от клея «Момент», кололись, напивались до отравления дешевым спиртом. Рулетка жизни равнодушно крутила их невеселые будни, подталкивая все ближе и ближе к той черте, за которой пропасть. Как вдруг (у каждого из них свое «вдруг») они попали в приют, где им напомнили, что они - люди. И что есть человеческая, достойная жизнь.

Этот приют в Хабаровске знают хорошо, хотя ему всего-то четыре года. Знает городское руководство, потому что помогало его создавать. Знают стражи общественного порядка, потому что, бывает, отлавливают для приюта новых жильцов. Знают педагоги, потому что, порой, отчаявшись справиться с каким-нибудь крепким двенадцатилетним «орешком», умоляют директора приюта взять его до кучи к себе. И - родители. Нередко они берут свое чадо за руку и приводят в приют - не могу, нет сил, нет денег, нет терпения, нет... любви.

Все одиннадцать моих нынешних гостей совсем недавно из такой жизни. Но я всматриваюсь в их глаза и не обнаруживаю в них той почти обязательной затравленности, которая, как печать на справке, видна первой. И очень удивляюсь, услышав: - Даже не верится, что завтра в Оптиной окажусь. Ведь это наша духовная колыбель. Александр Геннадьевич, когда еще приюта не было, ездил туда за благословением. Один старец, забыл как зовут, сказал: « Будет приют».

- Илия, отец Илия, - подсказывает директор. Уж он-то помнит. Помнит, как стоял перед седовласым старцем в раздумьях, сомнениях и тревогах. И как уходил от него - твердой поступью, уверовав всем сердцем, что на правильном пути. Наверное, тогда и зародилась первая мысль: Привезу сюда детей. Придет время, тех, кто заслужит эту поездку, тех, кто ее выстрадает».