Сергей Сеньчуков - Поп на мерсе [Забавные и поучительные истории священника-реаниматолога]

– Уж третий месяц как сломан, – сообщила та. – Да и смотреть некому. У нас рентгенолога своего нет, уволилась, снимки в соседний район отправляем.

– А как же вы живете? – поразился я.

– Ну, доктора-то свое видят…

Так мы работали в 1 КИБ в начале 90-х. У нас были дневные рентгенологи, причем очень хорошие, но по дежурству ты должен был все уметь сам. Правда КТ, даже сломанного, у нас тогда не было.

Пожилой реаниматолог (на самом деле – анестезиолог) провел нас в палату. Видно было, что реанимация здесь по большей части используется как палата пробуждения. Однако в углу пыхтел старенький «Пуритан», на котором «висел» какой-то бедолага.

– Наш? – спросил я доктора.

– Нет, это – утопленник. Ваш – в углу, – и он показал на угол.

В углу, на простой койке лежал дед. У деда была одышка под 30, привязанные руки мелко перебирали пальцами, по катетеру сливалось небольшое количество темной мочи. В подключичный катетер вяло капал реополиглюкин. Дед явно был в угнетенном и измененном сознании, так что по всем канонам реаниматологии он должен был быть интубирован и переведен на ИВЛ. Но ему шел только кислород через носовую канюлю.

Однако переведя взгляд в угол, я решил не выплескивать на коллегу свое негодование. В углу стоял накрытый пеленкой аппарат РО-6-03 – здоровенный железный гроб, причем в упрощенной модификации. Я понял, что это весь аппаратный парк отделения, как впоследствии и оказалось. Еще у них была пара таких же «рошек» в операционной и чудом сохранившийся детский «Babylog», которые уже в начале 90-х считались весьма почтенными моделями.

Мне стало жалко коллегу, который начал рассказывать про больного. Собственно, сообщил он мне мало что нового. Поступил в тяжелом состоянии, на рентгене пневмония, становилось хуже, забрали в реанимацию, дали кислород, сатурация на кислороде 89 %, пульс 123…

– А давление? – спросил я доктора.

Доктор замялся.

– 110/70, – виновато произнес он.

Мой фельдшер не поленился, перемерил. Давление было действительно приблизительно таким.

– Что в рео добавили – гормоны или дофамин? – спросил я.

Доктор замялся еще больше.

«Неужто адреналин?» – мелькнула у меня мысль. Нет ничего хуже, когда доктора перед транспортировкой ставят «антиэпикризные смеси» – добавляют в банки разнообразные симпатомиметики. Логика понятна – сделать так, чтоб лохи со скорой забрали пациента и он умер где-то в другом месте. Смесь потому и называется «антиэпикризной», чтоб посмертный эпикриз не писать. Поэтому при малейшем подозрении мы банку отключаем и ставим физиологический раствор. И тогда уже перемериваем давление.

– Преднизолон. 120 мг, – сказал доктор.

От сердца отлегло. Преднизолон обычно ставят с целью лечения, хотя по современным данным он вроде как бесполезен везде, кроме аллергии. Но мы-то знаем, что это не так. Вот и доктор, видимо, знал.

Все бы хорошо, но выяснилось, что диурез у пациента низкий. Вообще, он тянул не на банальную пневмонию, а на сепсис. Проблема была том, что сепсис желательно подтвердить какими-то объективными данными. Сепсис не во всякую больницу привезешь…

Когда я увидел историю болезни, мне захотелось выть. Причем не волком, а шакалом в прериях – с всхлипами, тявканьем и взвизгиваниями.

Рентгенограмма легких была сделана один раз – при поступлении; биохимия крови – тоже один раз, причем там определялись только общий белок, билирубин, мочевина, уровень гликемии и почему-то холестерин. Мочевина была высокая, а общий белок – сниженным.

– А креатинин?

– Не определяют, – доктору было неудобно.

Анализ мочи был, но в нем ничего сверхъестественного не было. Было МНО, указывающее на гиперкоагуляцию, был ежедневный сахар крови, была ежедневная «тройка», где лейкоциты все росли, а гемоглобин и эритроциты снижались.

Был и общий анализ крови, сосчитанный анализатором. Все бы хорошо, но прибор не считал виды нейтрофилов. И понять, как далеко зашел процесс, было сложно.

ЭКГ мы сняли сами. Там была перегрузка правых отделов, но этого и следовало ожидать. Я начал пытать доктора насчет исследований. Выяснилось, что палатного рентгенаппарата в больнице нет – сломан уже много лет, а оставлять пациента без кислорода он боится. Врача-лаборанта тоже нет. То есть он есть, но только по четвергам – тогда и делается биохимия.

Ну, ладно, биохимия биохимией, но надо хоть свертываемость посмотреть да и анализ крови сделать приличный. Вызванная девочка-лаборантка взяла свертываемость по Сухареву, которое было коротким, а вот про кровь она сказала, что машина делает только такой анализ. Я спросил, может ли она посчитать вручную. Ответ был обескураживающим – не может, потому что не умеет.