Кротков Антон - Аннотация

Собственно, эта машина уже имела мало общего с выпущенным французской фирмой оригиналом. Она была собрана из деталей и узлов разных списанных аппаратов. По образному выражению одного аэродромного умельца: «к пуговице мы пришиваем пальто». Отслуживший своё аэроплан много раз возвращали к жизни механики и мотористы, нередко проявляя чудеса изобретательности. Техники «перекидывали» на ещё сохранивший способность подниматься в небо аппарат моторы с других угробившихся крылатых «гробов», меняли постоянно ломавшееся шасси, полностью перетягивали обшивку. Замена такой «мелочи» как винты, колёса и хвостовые костыли, вообще не считалась серьёзным ремонтом.

В результате после многочисленных латаний от прежней конструкции самолёта почти ничего не осталось, кроме отдельных элементов и таблички с заводским номером. Даже приводы к свечам в моторе «Вуазена» были самодельные, сделанные из железной проволоки.

От невесёлых мыслей молодого человека отвлёк показавшийся вдали лётчик Розенфельд. С ним Сергей должен был лететь сегодня в качестве наблюдателя. Это был мужчина лет 47‑ми. Фигурой он походил на длинную жердь, то есть был очень высок и тощ. При этом сильно сутулился, словно стесняясь своего громадного роста. Лицо Розенфельда было худым с выступающими острыми скулами, всё изъедено шрамами от ожогов. Бывший фронтовик дважды горел в небе в своём истребителе. На голове его лихо сидела складная шапка‑пилотка или как её называли в авиации «залётка». Причём на пилотке оригинальным образом «уживались» золотистый двуглавый орёл военного лётчика бывших царских ВВС с неспиленными как у других бывших офицеров коронами и императорскими вензелями, с прикреплённой поверх него самодёльной жестяной красной звёздочкой.

Розенфельд был в свитере из верблюжьей шерсти и офицерских галифе. На ногах ботинки с кожаными крагами, надетыми для дополнительной защиты голеней поверх высоких шерстяных чулок.

В одной руке лётчик держал коричневый пробковый авиационный шлем французского производства с прикреплёнными к нему очками и переговорным устройством, другой же поигрывал увесистой тростью.

Своей аристократичной внешностью, подчёркнутой аккуратностью в одежде и «белогвардейской» фразой «берегите честь русского офицера, господа», которую бывший штабс‑капитан любил повторять в разговорах с коллегами‑лётчиками, а в особенности этой тростью, Розенфельд постоянно мозолил глаза сознательным комсомольцам и большевикам. Однако лётчиков в Красной армии катастрофически не хватало, поэтому комиссару авиаотряда постоянно приходилось объяснять особо ретивым и бдительным, что их жалобы в Турчека и ревтрибунал Туркестанского фронта могут нанести делу революции гораздо больше вреда, чем пользы.

Розенфельд подошёл к самолёту твёрдой, хозяйской поступью. Поздоровался с ним, словно с человеком, нежно погладил по обтекателю мотора. После этого перебросился несколькими деловитыми фразами с авиамеханиками и лично обошёл машину, проверяя на прочность важные узлы корпуса, заглядывая в кабину и под крылья.

Помимо основного снаряжения, механики уже загрузили на борт полтора пуда пропагандисткой литературы. Листовки полагалось сбрасывать над всеми населёнными пунктами, над которыми будет пролетать экипаж. Вот только отдавший этот идиотский приказ штабной работник почему‑то не подумал о том, что подавляющее число жителей туркменских кишлаков неграмотны. По‑русски же умеет читать ещё меньше народу. Впрочем, крестьяне вне всяких сомнений найдут применение хорошей бумаге, на которой были отпечатаны прокламации.

Также на самолёт было загружено 19 бомб разного калибра общим весом 9 пудов на случай встречи с басмаческой кавалерией.

Закончив осмотр, лётчик сделал несколько замечаний техникам, и подошёл к Ванееву.

– Ну как, летим? – по‑отцовски покровительственно и приветливо осведомился старый авиатор, с весёлым прищуром глядя на юношу своими лишёнными бровей и ресниц добрыми глазами. Розенфельд явно пребывал в приподнятом настроении. Конечно, свою роль сыграла стопка виноградного спирта, которую лётчикам, согласно особому приказу Реввоенсовета Южфронта выдавали перед каждым вылетом – для «подъёма боевого духа». Но дело было не только в этих двухстах граммах «тонизирующего». По лицу и тону Розенфельда чувствовалось, что, не смотря на тысячи проведённых в небе часов, ветеран не утратил юношескую страсть к полётам. В предвкушении очередного воздушного приключения он молодел.

Читать дальше