Эдуард Фукс - История нравов. Галантный век

Роль, которую в жизни низших классов играл трактир, в XVIII веке в жизни господствующих и имущих классов исполнял салон.

Салон представлял собой специфическую форму их общественности. Однако интеллектуальная культура, воплощенная в салоне, переоценивалась большинством исследователей. Нет никакого сомнения, что существовал ряд салонов, где остроумие вспыхивало каждый день новым фейерверком, где рождались все те смелые идеи, которые должны были привести к преобразованию общества, где происходили аванпостные стычки новой эпохи. Таковы были знаменитые парижские салоны, где царили энциклопедисты, салон г-жи Дюдефан, где бывал Д’Аламбер, г-жи Д’Эпине, где тон задавали Дидро и Гримм, г-жи Жоффрен, где можно было встретить Монтескье, и десяток других. Но вот и все.

И, однако, богатство царившей здесь культуры было ничем в сравнении с культурой, имевшейся вообще, даже имевшейся в одной только Франции. Тем более значительную роль играл салон в истории половой нравственности эпохи. Он был главной ареной словесного флирта в противоположность будуару, где преобладала практика. Изо дня в день разговаривали о любви, не о ее высших проблемах, а только о ней как наслаждении. Правда, некоторые современники, как граф Тилли, утверждают, что это — клевета, пущенная в оборот романистами. Он говорит о французском обществе эпохи Людовика XVI: «Что в особенности достойно порицания в них (романистах), так это не столько непристойность описаний (я говорю здесь не о преднамеренно задуманных картинах сладострастия), а скорее их намерение или, вернее, их глупое желание изобразить дело так, как будто тайные пороки света являются его публичными нравами, будто безнравственные разговоры, которые ведутся в будуаре, ведутся и в салоне, будто молодые кавалеры и дамы света — идиоты и гусыни, объясняющиеся на самом небывалом и непристойном жаргоне, будто, наконец, школа изящных придворных нравов выродилась в ярмарочный балаган, где забавляются подсахаренными скабрезностями, грубыми остротами и элегантными глупостями».

Современные панегиристы старого режима охотно цепляются за такие защитительные речи. Тем не менее суждения, подобные суждениям графа Тилли, остаются весьма прозрачными идеализациями. Разумеется, во второй половине XVIII века в салонах уже не царил, как прежде, излюбленный лексикон дома терпимости, когда изящные дамочки блистали тем, что, не стесняясь, произносили в обществе грязные словечки из сексуальной области или отвечали на скабрезности мужчин восклицанием: «Какая восхитительная гадость!»

Однако «подсахаренные скабрезности» и «элегантные глупости» как раз тогда входили в моду. Или как назвать беседу на тему «Кто придумал одежду?», причем хозяйка салона, где происходила эта беседа, ответила серьезнейшим образом: «То был, вероятно, маленький безобразный карлик, горбатый, худой и кривой, ибо, кто хорошо сложен, не вздумает же спрятаться в платье!» Или как назвать беседу, во время которой глубокомысленнейшим образом обсуждался поставленный неким принцем вопрос, почему люди стали скрывать от других половой акт.

На этот вопрос послышался ответ, что не иначе поступает собака, ибо, когда ей бросят кость, она уединяется с ней в уголок. Виновата зависть мужчины, боящегося за свою кость. Она — единственный источник стыдливости.

Все это, несомненно, «подсахаренные скабрезности», хотя в этих «глупостях» и нет ни капли «элегантности». Нам остается только добавить, что такие дискуссии были не исключением, а правилом в тогдашних салонах, так как интерес возбуждали вообще только мотивы из половой области, и потому сюда ловко перебрасывались и самые серьезные вопросы, то есть и их обливали галантным соусом. В Германии такую способность у мужчин называли «талантами петиметра». И большинство мужчин положительно горели честолюбием удостоиться во время беседы подобного эпитета, повышающего репутацию в глазах «образованного общества».

Что подразумевалось тогда, особенно в Германии, под словом «хороший тон» или лучше: что допускал этот «хороший тон», наглядно иллюстрируют игры, бывшие в ходу как в салонах, так и в мещанской квартире. Характерным образчиком может служить игра-гадание, о которой подробные данные имеются в вышедшей в 1770 году книге «Предсказывающий Меркурий».

Игра состояла в том, что ставился какой-нибудь вопрос, ответ на который получался из числа очков на трех брошенных костяшках. В наставлении перечисляются около двадцати вопросов для обоих полов, и каждый вопрос сопровождается шестнадцатью возможными ответами. На вопрос мужчины: «Довольна ли тобой жена?» — ответ гласил, например, при шести очках: «Ах, старина, как можешь ты спрашивать, довольна ли тобой твоя молодая жена, когда ты даже аппетитного поцелуя ей дать не в состоянии, не говоря уже о чем-нибудь ином!»; при семи очках: «Ты здоровенный детина, и жена может быть тобой довольна»; при восьми: «Если бы ты занимался с женой так же усердно, как с книгами, то она могла бы быть тобой довольна» и т. д. Вот что понимало хорошее общество под «галантными шутками», ибо среди шестнадцати возможных ответов добрая дюжина в том же роде.