Владимир Кабаков - Симфония дикой природы (СИ)

Когда медведица и медвежата, насытившись, ушли в лес на днёвку, к полу разорванному трупу подбежала, всегда куда - то спешащая косолапая, зло щерившая длинные клыки, росомаха.

Она была похожа на взрослого, медведя - карлика и только длинная шея и хвост отличали её. Росомаха вырвала оставшиеся внутренности и оттащив большую кровенящую, тёмную печень в сторонку, тут же не прожёвывая съела её, глотая крупные куски...

Потом уже, сытая росомаха, отгрызла одну из задних ног и утащила её в дальние кусты, где и спрятала, завалив ветошью и старой, пожухлой листвой...

На днёвку росомаха легла неподалёку и прерывая неспокойный сон, насколько раз бросалась на обнаглевших крикливых воронов обнаруживших схоронку... Чуть позже сюда подошла и лёгкая на ходу, светлая, в тёмных пестрянках рысь. Она, неслышно ступая подкралась насторожённо, фыркая, не торопясь, вырвала несколько самых вкусных кусочков из заднего стегна и насытилась быстро.

А потом, так же спокойно и незаметно ушла в надвигающиеся сумерки...

Пир на теле лосихи продолжался несколько дней непрерывно и закончился только после того, как всё мясо и даже часть шкуры была съедена мелкими и крупными хищниками...

...Человек, поставивший петли вернулся в тайгу через неделю. Приехать осматривать петли во время, ему помешала непогода...

Холодные дожди лили почти не переставая несколько дней и дороги, без того плохо проходимые, превратились в грязные болотца.

Зная это, человек не торопился в лес и день за днём откладывал поездку. Наконец, с утра вышло солнце и обогрело землю и подсушило дорожную глину, размокшую и скользкую.

На второй день наступившего, может быть последнего тепла, человек, вновь протарахтев на мотоцикле среди лесной тишины, подъехал к зимовью...

Сбросив продукты на землю, поближе к кострищу, он, не задерживаясь, покатил дальше.

И так же, как прошлый раз, бросив мотоцикл на лесной гребневой дороге, спустился через заросли ольшаника вниз, в распадок а подходя к тому месту, где ставил петлю, напрягся и пошёл чуть наклонившись к земле, высматривая в прогалы между деревьями, стоящего в петле зверя.

Человек, почему-то был уверен, что лось может ожидать в петле несколько дней и ещё быть живым...

Но получилось наоборот. Уже на подходе, метров с пятидесяти, человек учуял запах гниющего мяса и выйдя к петле увидел белеющие в траве кости, обрывки шкуры и остатки ног, с чёрными копытами, такими заметными на фоне серо - зелёной травы вокруг.

Подойдя вплотную, он рассмотрел скелет лося, объеденный уже до костей грызунами и птицами. Чуть в стороне лежала большая безрогая голова с выклеванными глазами и полу объеденной мордой.

Поскользнувшись на размокшем, гниющем куске кожи, человек чуть не упал, потом громко заматерился и словно в ответ ему, с ближней крупной сосны, недовольно каркнул ворон...

Обойдя по кругу "побоище", мужик, увидел кости и косточки разбросанные по кустам, и подойдя вновь к останкам лосихи вздохнул и подумал: "Эх, опоздал немного!"

Потом достал нож из самодельных деревянных ножен и стал срезать с остатков ног камасы, часть шкуры с ног, с короткой жесткой шерстью, которую охотники используют, для обивки широких охотничьих лыж.

"С паршивой овцы, хоть шерсти клок" - почему-то вспомнил мужик и отворачиваясь от воняющих останков, стал запихивать содранные камасы в большой карман рюкзака...

Он конечно не знал, что из гнилой шкуры весь мех скоро вылезет...

Вторую петлю, раздосадованный неудачей мужик и проверять не пошёл. Вернувшись к зимовью, он вскипятил чаю, попил у дымящего, отсыревшего за долгую непогоду кострища, заглянув в зимовье почуял запах плесени и настроение его совсем испортилось.

"Зачем вообще я сюда приехал?" - спрашивал он сам себя и не найдя ответа, вдруг решился, и несмотря на поздний час вскочил на мотоцикл и погнал назад, в город, ворча в слух: - Ничего. До ночи успею. А дома выпью водочки и лягу спать в тёплую постель...

...Рогач ушёл из своего "гарема", неожиданно. Ещё с утра он гонял оставшихся маток в молодой осинник кормиться, но к вечеру, отойдя от стада на несколько километров поднялся на скалу - отстой, на краю большой маряны, и долго стоял там вглядываясь в окружающие высокий склон, таёжные хребты и долины, по которым бежали обмелевшие, перед зимними холодами, ручьи и речки...

За месяц гона он отощал, шерсть его поблекла, и рёбра проступили под толстой кожей. Под правым глазом чернел не полностью ещё заживший шрам и потому, этот глаз казался полузакрытым. Большие рога, ещё недавно казавшиеся невесомым украшением самца и его непобедимым оружием, отяжелели и давили голову книзу.