Владимир Кабаков - Симфония дикой природы (СИ)

Под одной из крупно-ствольных сосен след обрывался и Черныш, подойдя к дереву, понюхал воздух и поскрёб когтями правой лапы по толстой, неровной сосновой коре.

Наверху зашевелилась сонная птица и раздалось сердитое кряканье глухаря, сердящегося на побеспокоивших его волков. Он был там, наверху, в полной безопасности и потому, высказывал своё негодование в полный голос.

Черныш, сердито взлаял басом и покрутившись у подножия дерева, последовал дальше.

В это время Палевая, в молодом соснячке, наткнулась на свежие следы кабаньей семейки: кабанихи матери и шести, полосатых ещё маленьких поросят.

Сделав на галопе проверочный круг, Палевая вышла на выходной след и помчалась в погоню. Вскоре её догнал Черныш, проскочил вперёд, и уже верхним чутьём, подхватив тёплый ещё запах, понёсся вскачь...

Перевалив через пологий гребень, разделяющий два болотца, волки услышали впереди себя шорох идущей по берегу болота кабаньей семьи и, разделившись, помчались напрямик, уже на звук.

Выскочив на болотистый бережок, Черныш заметил мелькание в кустах серо - полосатых поросят, наддал, и врезавшись в стадо, набросился на первого кабанёнка. Тот испуганно завизжал и этот визг трагическим диссонансом нарушил лесную тишину.

Черныш сшиб кабанёнка грудью, и пока тот катился по траве, переворачиваясь и визжа от страха, куснул его несколько раз за голое ещё брюшко, вырвав кусок внутренностей.

Кабанёнок умер мгновенно, но волк, бросив его, продолжая атаку, налетел на второго, прижал всем телом к земле и, не обращая внимания на панический визг своей жертвы, вцепившись длинными клыками, в шею кабанёнка, задушил и его...

Палевая, наскочила на кабанов с другой стороны и тоже загрызла кабанёнка. Кабаниха, с оставшимися в живых, тремя поросятами помчалась, по берегу болотца, влетела в густой ельник и как таран пробивая себе дорогу сильным клинообразным телом, проскочила в самую чащу и там остановилась, дрожа и всхрапывая, испуганно нюхая воздух.

Волки отстали, и кабаниха, убедившись, что близкой погони нет, перейдя на крупную рысь, помчалась в соседнее урочище. И следом за ней, как по ниточке, не отставая даже на метр, следовали оставшиеся в живых кабанята...

...Наступили дни летнего солнцестояния и потому солнце появившись в пять часов утра, спускалось за лесистый горизонт только в одиннадцатом часу. После прохлады раннего рассвета, наступала летняя жара достигающая к полудню максимума и звери прятались кто куда, до закатных последних лучей солнца...

Тяжёлая, в апогее развития, хвойная и лиственная зелень изнывала, тяготясь жарой, свисала безвольно и почти безжизненно с напружиненных веток, веточек и ветвей. В осинниках, круглые листочки, с утра, словно осколки разбитого громадного зеркала отражали солнечный свет, но к полудню, угасали, и давящий жар лился с выгоревшего светло голубого неба, на уставшую от летнего изобилия землю.

Всё в природе: деревья, кусты, склоны залесённых холмов и даже болотные кочки принимало преувеличенно округлый, массивный, непрозрачно и неестественно плотный вид и цвет...

В ветреные дни всё вокруг приходило в движение шелестение, трепыхание и дрожание. Леса под порывами ветра, словно паруса Земли, гнулись, шумели и прерывисто гудели, пытаясь или помогать, ускорять вращение земли или противостоять ему. Всё зависело, в какую сторону дул ветер...

На третий или четвёртый день жары, следовал день дождливый и тогда, всё съеживалось, провисало, источало влагу и туман. Темно - серые тучи налитые дождевыми каплями до краёв, под тяжестью воды опускались к самой земле, закрывая на время не только горы, но и холмы почти до половины склонов...

К вечеру когда дневной дождь заканчивался и в разрывы высоких белых облаков проглядывало яркое, умытое солнце, земля, истомлённая трёхдневным зноем дышала прохладой и деревья, встряхнувшись, тянулись к небу с первозданным оптимизмом ожидания новой счастливой жизни.

Реки, речки, ручьи и вновь образовавшиеся ручейки шумели, звенели струями на перекатах и рыба оживившаяся на время, двигалась голодная, собираясь в стайки и целые косяки.

На рубеже ночи, водная гладь то тут то там вспенивалась плеском и прыжками играющей рыбы. Оголодавшие комары и мошки, звенели мириадами крылышек и зуд - звон тонкой, односложно-опасной нотой, разливался над тайгой, приводя обитателей леса почти в ужас...

...Любопытная в такие часы жалась к матери, но доведенная укусами кровососущих до истерики, вскакивала и напролом неслась по пихтачу или ельнику, в котором лоси пережидали дни, как солнечные, так и ненастные. Пробежав несколько десятков метров и избавившись на минуту от тучи комаров и паутов, подёргивая кожей на зудящихся от укусов местах, молодая лосиха, замирала в оцепенении, пока новая туча маленьких кровопийц не слеталась с округи вновь, привлечённая запахом зверя...