Бахтиар Ахмедханов - Ход слоном

Я внимательно осмотрел остальные вещи. Вроде ничего подозрительного. Но все равно было ужасно неприятно. Тот, в чью квартиру хоть раз залезали воры, меня поймет. Помню, еще в молодости какая-то сволочь украла из комнаты в студенческом общежитии, где я тогда жил, мой бесподобный серый костюм, сшитый хотя на фабрике «Большевичка», но зато по французским лекалам. Мне было не столько жаль костюма, сколько обидно, что мою вещь теперь носит кто-то другой. Примерно то же самое я чувствовал, когда у меня уводили женщин. А впрочем, наверное, это и есть ревность. Можно ведь ревновать не только женщину, но и костюм или, как в моем сегодняшнем случае, номер в отеле.

Но еще хуже было то, что ко мне приходили явно не воры. Потому что ничего не пропало: ни банковская карточка, бездумно оставленная в ящике прикроватной тумбочки, ни документы, валявшиеся там же, ни вещи. Но если не воры, тогда кто же? И тут меня осенило: конечно, это была полиция!

Ну да, а кто же еще! Сегодня пляже средь бела дня зарезали сотрудника отеля, да так профессионально, что никто ничего не заметил. Кто вот уже скоро 10 дней находился рядом с убитым и вел с ним разные беседы? Я. Значит, меня надо хорошенько пощупать! На месте полицейских я бы тоже пришел к такой мысли, потому что весь пляж изо дня в день видел нас оживленно беседующими. И почти никто, разве что за исключением соотечественниц из Петербурга, не мог даже предположить, что наше общение сводилось, главным образом, к своеобразным урокам русского языка.

Но если так, то почему бы не поговорить со мной открыто? Неужели они думают, что это я убил Хасана? А если все-таки это вообще была не полиция? Тогда кто и что мог у меня искать? Черт возьми, неужели? Неужели кто-то пронюхал о том, что я прячу и теперь пытается это отнять? Но каким образом? Единственная ценность, которая у меня есть, это информация. Но я вывез ее сюда в собственной памяти и извлечь ее…

Какой кретин! Достать ее оттуда проще простого: привязать меня, как показывают в кино, к стулу, показать какие-нибудь плоскогубцы, даже не поднося их близко к лицу – и я выложу все с космической скоростью. А можно просто дать несильно по морде – результат будет тот же. И это я еще себе льщу: припугни меня как следует – и можно сэкономить на кусачках и не пачкать рук.

Игра имела смысл ровно до тех пор, пока никто не знал, что я держу в своей башке. А теперь никто и гроша ломаного не даст за мою жизнь. Выхода не было. Разве что попросить у портье пачку бумаги, разрисовать десяток листов названиями и цифрами из моей памяти, а листы развесить на деревьях и расклеить на стенах – пусть каждый, кому интересно, берет и пользуется. А что, возможно, это мысль. Но отстанут ли от меня после этого? Боюсь, вряд ли…

А может, обратиться в газеты? Есть такой старый американский фильм – «Три дня Кондора». Там за сотрудником ЦРУ, работавшим над секретным проектом и ставшим ненужным и опасным носителем информации, охотилась целая армия наемных убийц. Но ровно до того момента, когда он передал сведения в редакцию газеты, благодаря чему и остался в живых.

Но здесь не кино, тем более, не американское. Да и я не сотрудник ЦРУ, а никчемный пенсионер, старый и жадный дурак, решивший провести остаток жизни в комфорте и вообразивший, что ему это позволят. И чего мне не хватало? Жил бы себе на пенсию и подрабатывал каким-нибудь сторожем, курьером или раздавал бы листовки возле метро. Зато как хорошо и спокойно! Что я, голодал бы что ли? Да ничего подобного! В ресторанах, видите ли, ему захотелось обедать, бразильскую обувь носить и в море купаться! Вот и искупают теперь в этом море – раз и навсегда.

Я с тоской подумал о своей беленькой пятиэтажке в 15 минутах от метро, о загаженной Москве-реке, в маслянистой воде которой так красиво отражались по вечерам огни многоэтажных домов на набережной, о нашем Кленовом бульваре, по которому было так здорово гулять, шурша листьями…

А моя кухня! Крошечная, но такая уютная – протяни руку, сидя на табурете, и достанешь все, что хочешь. Там был маленький столик на полтора человека, а над ним еще сто лет назад прибито дешевенькое бра под красным абажуром, под которым по вечерам я любил пить крепкий, черный, сладкий чай с толстыми сдобными баранками. А мои книги в рассохшемся, но еще крепком шкафу? А скрипучий буковый паркет (и какой идиот из далеких 1960-х придумал класть паркет в хрущевках?), который помнит шаги другого меня, еще не профукавшего свою жизнь? Так чего же мне не хватало?