Лет ему было около пятидесяти, на эти годы он и выглядел. Волосы долгие, спутанные, сальные и на лицо свисают, а за ними глаза поблескивают – так, точно он в кустах сидит. И все сплошь черные, без седины, как и длинные, взлохмаченные бакенбарды. А в лице ни кровинки – то есть, там, где его вообще видно, лицо-то; белое оно было, но не как у человека с очень белой кожей, а как у больного, до того белое, что взглянешь на него и мурашки по коже бегут – белое, точно квакша, точно рыбье брюхо. Ну а одежда – сплошные отрепья. Сидел он, положив ногу на ногу, башмак на той, что сверху лежала, давно разодрался, два пальца наружу торчали, и он ими этак пошевеливал время от времени. А шляпа его на полу валялась – старая черная войлочная шляпа с широкими полями и продавленным, точно дно старой кастрюльки, верхом.
Я постоял, глядя на него, он посидел, на меня глядя и легонько покачиваясь вместе со стулом. Потом я поставил свечу на пол и только тут заметил, что окно поднято, значит он сюда по навесу залез. Оглядывал он меня, оглядывал, а потом и говорит:
– Какой ты весь расфуфыренный, это ж надо. Думаешь, небось, что важной персоной заделался, а?
– Может, думаю, а может, и нет, – отвечаю.
– Ты язык-то попридержи, – говорит он. – Ишь какой спеси набрался, пока меня тут не было. Ну ничего, я из тебя дурь повытрясу. Говорят, ты еще и ученый стал – читать-писать выучился. Думаешь, ты теперь лучше отца, раз он ничего такого не умеет? Так я и это из тебя вытрясу. Кто это тебе сказал, будто ты на меня теперь сверху вниз смотреть можешь, а? Кто?
– Вдова. Вдова сказала.
– Вдова, да? А кто сказал вдове, что она имеет право совать нос в дела, которые ее не касаются?
– Никто не говорил.
– Ладно, я ее отучу лезть, куда не просят. А теперь слушай – ты эту свою школу брось, понял? Я им всем покажу, где раки зимуют – научили мальчишку от отца рыло воротить, я, мол, не то, что он , я получше буду. Смотри, поймаю тебя около школы, тебе же хуже будет, слышишь? Да твоя мать и вовсе читать-писать не умела, так и померла. И никто в нашей семье не умел и тоже все померли. Я и сам не умею, а ты, вона, раздулся от важности. Не такой я человек, чтобы это терпеть, понял? Ну-ка, давай, почитай мне, а я послушаю.
Я взял книжку, начал читать что-то про генерала Вашингтона, про войны. Он с полминуты слушал, а потом как даст ручищей по книжке, она и полетела через всю комнату. И говорит:
– Ну так. Читать ты умеешь. А я было не поверил, когда ты сказал. Теперь слушай: чтоб я этого чванства больше не видел. Не потерплю. Я за тобой послежу, умник, и если поймаю возле школы, шкуру спущу. Ты у меня ахнуть не успеешь, как я тебя в правильную веру обращу. Надо ж, послал бог сыночка!
Потом он взял со стола синюю с желтым картинку, изображавшую коров и с ними мальчика, и говорит:
– А это что такое?
– Это мне за хорошую учебу выдали.
Папаша разодрал картинку пополам и говорит:
– Я тебе кой-чего получше выдам – плетью из воловьей кожи.
Тут он примолк, только под нос себе бурчал что-то, просидел так с минуту, а после и говорит:
– Выходит, ты у нас теперь фифа надушенная, так что ли? У тебя и кровать с простынками, и зеркало, и даже ковер на полу, а родной отец пускай, значит, со свиньями дрыхнет в старой дубильне. Послал бог сыночка. Ничего, я из тебя эту спесь вышибу. Ишь, важный какой стал, да еще и разбогател, говорят. Это как же?
– Врут они все, вот как.
– Ты, это, не забывай, с кем разговариваешь. Я терпел-терпел, да надо ж и меру знать, – так что ты мне не дерзи. Я уж два дня как в городе, тут только и разговоров, что про твое богатство. И внизу по реке мне тоже про него рассказывали. Я потому и вернулся. Завтра отдашь мне эти деньги – они мне нужны.
– Нет у меня денег.
– Врешь. На них судья Тэтчер лапу наложил. А ты их забери. Они мне нужны.
– Я ж говорю, нет у меня денег. Спросите у судьи Тэтчера, он вам то же самое скажет.
– Ладно, хорошо. Я спрошу. Он у меня мигом раскошелится или я не знаю, что сделаю. Ну-ка, говори, сколько у тебя сейчас в кармане лежит. Давай все сюда.
– Только один доллар, и я хотел…
– Очень мне интересно знать, чего ты хотел – а ну, вытаскивай!
Отобрал он у меня монету, куснул ее, чтобы проверить, настоящая ли, а потом сказал, что пойдет в город виски купить, а то у него, дескать, весь день во рту ни капли не было. А когда вылез на навес, сунул голову обратно в окно и обругал меня за то, что я спеси набрался и нос от него ворочу; и только я решил, что он ушел, как папаша опять в окно вставился и сказал, чтобы я помнил насчет школы, потому как он сядет около нее в засаду и, если я эту дурь не брошу, то вздует меня.
Читать дальше