Митрополит - Воскресные проповеди

В другом месте Евангелия сказано: примиряйся с твоим соперником, пока ты еще на пути, пока он тебя не поставил перед лицом судии, потому что тогда будет поздно... И отцы нам говорят, что соперник этот – наша совесть, которая в течение всей жизни нашей нас обличает в том, чего мы не делаем, или в том, что мы творим.

Обратим внимание на это; это второе предупреждение на пути, который нас ведет к началу Великого поста. Теперь время покаяния, теперь время очнуться, теперь время начать! Положим же начало благое – снова, если положили его на прошлой неделе, или положим его теперь, если еще не клали. И изо дня в день, из недели в неделю будем слушать, прислушиваться к нашей совести, искать Бога и правды Его; и только тогда сможем мы вступить очищенными или, во всяком случае, готовыми в Великий пост. Аминь!

20 января 1991 г.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы слышали сегодня притчу о мытаре и фарисее. В этой притче Спаситель говорит: „И пошел из храма мытарь более оправданный, нежели фарисей...” Неужели это значит, что вся добродетель, подлинная добродетель фарисея не значит ничего перед Богом, а один только вздох мытаря спас его и превознес над праведным фарисеем?

Нет; церковная песнь нам говорит, что мы должны избежать горделивых слов фарисея и научиться высоте мытарева смирения. И одновременно Церковь говорит, что нам надо научиться подлинной, истинной добродетели; но если она нам – повод для превозношения, лучше бы ее не было, лучше бы не было ничего, кроме глубокого, скорбного сознания нашего недостоинства перед Богом.

Мы призваны быть славой Божией; мы призваны так жить, чтобы, видя наши добрые дела, люди воздали славу, хвалу нашему Богу, дивились бы Тому, Который нас, таких же, как другие люди, может научить такой святости, такой добродетели, какую мы видим во святых. Но одновременно эта же добродетель должна привести нас к сознанию, что Бог бесконечно свят, бесконечно велик, и нам перед Ним нельзя хвалиться той добродетелью, которую без Него мы никак не могли бы исполнить. Добрые порывы в нас бывают; а сила их совершить, сила так прожить жизнь, чтобы она была сиянием славы Божией, может нам быть дана только Божией милостью.

И вот почему нам надо, с одной стороны, изо всех сил бороться, чтобы наша жизнь была непорочна, чтобы, глядя на нас, люди дивились, чему нас научил Господь; и одновременно, потому что, борясь за чистоту, за свет, за добро, за правду, мы осознаем все более и более, что свят един Иисус Христос, что только Вот до предела прекрасен, мы должны научиться поклоняться Ему в смирении, в любви, в радости и воздавать славу Ему одному.

Один вздох, действительно, спас мытаря, один крик спас разбойника на кресте; одного слова из глубин нашего сердца достаточно для того, чтобы нам раскрылась Божия любовь: но мы не можем заменить этим последним криком долг целой жизни. Мы не имеем права рассчитывать на то, что, прожив жизнь кое-как, не достойно ни себя, ни Бога, в последнее мгновение сможем сказать: Боже, милостив буди мне, грешному! – и что Бог поверит нам в этих словах. Бог услышит любое слово из глубин сердца, но не расчетливое слово, не такое слово, которое мы скажем как бы в надежде, что одним пустым словом заменим целую жизнь. Поэтому вдумаемся в эту притчу. Сейчас время, когда Церковь нас готовит познать себя с тем, чтобы приступить к Посту уже приготовленными. Аминь.

1976 г. или ранее

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каким образом можно „перевести” эту притчу, такую богатую и такую дивную, в понятия, которые относятся непосредственно к нам? Сейчас я попробую сделать это еще раз.

Как часто случается, что мы разрушаем глубокие, полные значения и смысла отношения, потому что привыкаем, что любящий нас человек дает, – дает щедро, дает постоянно, никогда не вспомнив о себе: просто дает; и как легко постепенно забыть дающего, помня только дары. Это случилось с блудным сыном, но это случается так постоянно в наших человеческих взаимоотношениях.

Взаимоотношения устанавливаются, потому что каким-то чудом мы вдруг человека увидим, действительно видим человека очами души во всей его красоте, в полном значении этого слова; и затем этот человек являет жизнью и величие, и щедрость души, и жертвенность. А потом постепенно человек для нас все больше утрачивает значение, а дары его – или ее – становятся все более вседовлеющими. Я не имею в виду дары вещественные; я имею в виду тепло, и ласку, и понимание, и столько других вещей. Источник забывается, обесценивается, и „важна” только вода, текущая из него ручейками.