Неизвестно: Дневники

Листья здесь опадают совсем по-другому. Они сыпятся, словно из гербария — зеленые или золотые, не поковерканные бурей: не мягкие или потрепанные. Они заполняют канавы... Калека ползет по ним.

<...> Люди жаждут чуда. Весь город ходит на фокусы некоего Мессинга.

<...> Детей в "Доме матери и ребенка" не кормят. Дети грудные и всю их пищу жрет обслуживающий персонал” (22 октября 1942 г.).

Близкий к этому “образ” Ташкента 1942 г. можно найти в “Ташкентских тетрадях” Л.К.Чуковской, напечатанных в т. 1 “Записок об Анне Ахматовой”. Впоследствии, в 1982 г., вспоминая свою ташкентскую жизнь в тот же период времени (1942 г.), она записывала в дневнике: “...Я не в силах окунуться в ташкентские ужасы — самый ужасный период моей жизни после 1937-го — измены, предательство, воровство, некрасивое, неблагородное поведение А.А., нищета, торговля и покупка на рынке, страшные детские дома, недоедания, мой тиф...”*.

В то же время страницы дневника, где Вс.Иванов приводит, например, свои разговоры с партизанами, имеют совсем другую ок-

__________

ЧуковскаяЛ.К. Записки об Анне Ахматовой. М., 1997. Т. 1. С. 518.

13

раску: “глядя на них [партизан]”, записывает Иванов, “удивляешься чуду жизни”. Понятным становится, почему сам писатель так стремился из “ташкентской эмиграции” на фронт. Интересно отметить, что, оказавшись на фронте (поездка на Западный фронт 31.03—10.04.1943 г.) и продолжая вести записи, Вс.Иванов не переписывает их в ту же, основную тетрадь, не “сводит в целое” с уже имеющимися записями.

В московском дневнике 1942—1943 гг., в отличие от ташкентского, в большей степени акцентируются сильные стороны души человеческой. Вернувшись в Москву в ноябре 1942 г., Вс.Иванов внимательно присматривается к людям, к выражению их лиц, к городу в целом. Появляются такие записи: “Москва? Она странная, прибранная и такая осторожная, словно из стекла”, “Какие странные лица на эскалаторе, сосредоточенные, острые, очень похудевшие”. В московском дневнике также есть портрет города — иной, по сравнению с Ташкентом.

Москва для Вс.Иванова — это Дом (в писательском доме в Лаврушинском переулке находилась квартира Ивановых), но Дом этот покинутый, разрушенный. Живет Вс.Иванов в конце 1942 г. в гостинице “Москва”, как и многие другие писатели; “на Лавруху” — в “нежилой дом”, где стоит “странная тишина”,— ходит за книгами. В декабре 1942 г. он остается в Москве один (жена, Т.В.Иванова, уезжает в Ташкент к заболевшим детям), навещает свою первую жену, Анну Павловну, и дочь Маню — “фантазерку и мечтательницу”, по характеристике Иванова.

Москва 1940-х гг. в дневнике Вс.Иванова — фантастический город. Реальные здания, предметы приобретают причудливые, страшные очертания: авоськи на вешалках в вестибюле “Правды” — “сети смерти”; “плоские дома <...> словно книги. Стоят тысячи унылых книг, которые никто читать не хочет”. Столь же нереально и описание издательства “Молодая гвардия”: “Наверху, на третьем этаже, красные, полосатые дорожки, и над ними, в холодной мгле горят похожие на планеты, когда их смотришь в телескоп, электрические шары. <...> Я к тому времени устал, ноги едва передвигались, и мне казалось, что я иду по эфиру и, действительно, разглядываю планеты. И, кто знает, не прав ли был я? Во всяком случае, в этом больше правдоподобия, чем в том призрачном существовании, которое я веду” (31 декабря 1942 г.). И на этом фантастическом фоне — постоянные размышления автора о свободе и несвободе (не случайно уже цитированный разговор с

14

чертом происходит именно в Москве), об искусстве, о своем творчестве.

Интересно отметить, что дневники писателя выполняют также функцию черновиков, являясь своеобразной творческой лабораторией. Они содержат, как правило, наброски будущих произведений или материал к находящимся в работе в данный момент. В дневниках Вс.Иванова можно встретить, например, такие записи: “Нельзя, разумеется, в рассказе написать: "Кепка цвета проса, рассыпанного по грязи". Это трудно усваивать. Но, тем не менее, я сегодня видел такую” (8 марта 1943 г.).

Помимо конкретных сюжетов и фраз, есть и более глубокие связи между дневниковыми записями и художественными произведениями Вс.Иванова, созданными в эти и последующие годы. От фантастической Москвы в дневнике ведут нити к “фантастическому циклу” произведений, работа над которым началась как раз в 1940-е гг., в частности к рассказу “Агасфер” (1944—1956 гг.), где действие также происходит в Москве, соединяющей в себе реальные и фантастические черты. Ташкентские впечатления отразились в сатирическом варианте романа “Сокровища Александра Македонского” (“Коконы, сладости, страсти и Андрей Вавилыч Чашин”), который начинается фразой: “Сегодня по талону "жиры" выдавали голову копченого сига, завертывая ее в обрывки какой-то Утопии”*.