Неизвестно - Дневники

108

Читал роман в Союзе. К удивлению крайнему, роман слушали внимательнейше и сидели долго, несмотря на то, что в городе неслыханные грабежи: Н.Ашукину 102разбили лоб и вышибли зубы.

Говорят: а) в Алма-Ате еврейский погром. Выяснил у редактора Киевской киностудии, приехавшего из Алма-Аты,— оказывается, вздор; б) Воронеж сдали; в) в Москве — паника. Бог даст, все это брехня так же, как и погром в Алма-Ате.

15-е [ VII ]. Среда.

Редактировал рукопись Родова. Олешка 103сообщил, что Вирта ничего не говорил о панике в Москве. Родители Олешки выехали обратно в Ташкент. Но все московские новости, пока человек едет в поезде, старятся. В Уз.Гос.Издате сегодня обещали уплатить весь гонорар за роман. Это, конечно, вряд ли. Либо не уплатят, либо вычтут такой налог, что на руки получишь за весь роман тысяч шесть, т.е. как раз сумму того долга, который мы должны нашим доброжелателям. Редактор Киевской киностудии так был ошарашен моим письмом к студии, что не пришел на чтение романа за рукописью. Вчера поздно ночью позвонил Луков и сказал, что пришла телеграмма из Киноиздата: требуют сценарий “Пархоменко” для издания. Обещал утром прислать монтажные листы сценария, но, конечно, не прислал. Сводки такие же, как вчера. Напечатана огромная статья Александрова 104, которая повторяет зады, но в ней любопытно — почти открытое требование второго фронта от союзников. Сопоставляя со вчерашней, сильно замаскированной статьей Заславского 105, надо сказать, что если в газетах мы намекаем, то в открытой беседе с союзниками, надо полагать, прямо стучим кулаком по столу, и кто знает, может быть, угрожаем сепаратным миром.

Пришел приехавший из Москвы Вирта. Я увидел озабоченное, бледное от отсутствия загара лицо, одно из тех лиц, которые только что вышли из бомбоубежища и которых я так много видел в Москве. Он говорил очень мало, видимо боясь выдать что-то, или же опасаясь той болтливости, которой охвачен Ташкент. Естественно, мы спросили о фронте:

— В бой не введены еще резервы, Сталин бережет их. Сейчас все старанье — втянуть немцев в сражение по всему фронту, чтобы открыть второй фронт. Для его открытия, как сказал военный специалист, надо 5—6 вылетов на французское побережье. Пять

109

тысяч самолетов, чтобы разбомбить те укрепления, которые настроили немцы.

Затем вяло (держась за материал) стал говорить об издании книги “Правда о религии в России”, литчастью которой он заведовал. Перед его отъездом Сталин прочел книгу и вместо десятитысячного тиража, как предполагалось раньше, приказал печатать сто тысяч.

Оживился он два раза: когда стал говорить о своей и моей машинах, разломанных Павленкою, и когда Тамара вернула жене его долг — 1000 рублей.

Сегодня получили первый гонорар за роман — 8 тысяч рублей. Тамара грустила, что за одно издание, а я был страшно рад, что этой книгой смог наконец заработать.

В столовой подошел Луков. “Пархоменко” продан в Англию. Из Ташкента в Москву затребовали копии фильма, видимо, для того, чтобы озвучивать его в Москве.

Вирта подтвердил слух, что 6-го немцы действительно зверски разбомбили Саратов. А жена Федина писала, что Костя уехал туда. Бедный Костя, мало ему московских бомбежек!

16-е [ VII ]. Четверг.

Сообщение о взятии Миллерова и Богучара. Луганск отрезан?

Жанна Финн 106, наша соседка, говоря по телефону с Москвой, сказала, что Валя (жена Е.Петрова) давно бы встала с постели, но боится выйти, такое у нее ужасное окружение в доме.

Какова?

Приблизительно то же, что говорил Фадеев, когда обвинял меня в дезертирстве из Куйбышева. Им бедным так трудно выйти в люди!..

Закончил чтение отрывков романа в Союзе писателей. К удивлению крайнему, роман встретили необыкновенно радушно. Сравнивали даже с Л.Толстым. Если хоть на четверть эти оценки будут и при выходе романа, я буду и тогда доволен. Я думаю, что, как и прежние мои работы, эта будет запрещена (под благовидным предлогом), или замолчена, или же напишут, что я переписываю себя. В заслугу ставили, что я “дал дыхание времени”, описал никому не удававшийся образ большевика, а равно, тоже не удававшийся, завода.— Ну что же, теперь бог даст, я окончу “Кремль” и так как (хотя болей и не чувствую) я все же ощущаю на себе дыха-

110

ние смерти, то после “Кремля” и “Судьи у дверей” (судья-то ко мне идет!) можно подвести баланс жизни. Конечно, создавая ее, я думал, что она будет красивее,— но и за то, что получил,— спасибо! В конце концов, для жизни одного человека я сделал достаточно. Будь бы у меня тот ум, который я сейчас имею, лет двадцать тому назад, я был бы Бальзаком, а теперь я разве что Бурже.