Неизвестно: Якушев Место, где пляшут и поют

от 18 до 35 лет. Интересная работа. Оклад два миллиона”.

— Ну-у, нас с тобой и без калькулятора… — сказал Сундуков. — За версту… —Хочешь сказать —устарел? —заволновался Гущин. —Думаешь, они определят на глаз?

Не верю!.. Мы еще хоть куда, верно, Светочка? Ты бы вот пошла за меня? —У вас на носке дырка, Иван Иванович, —безжалостно ответила Света. —Повыше

ботинка… нет, справа… -Сундуков невольно скосил глаз на свой носок. —И вообще вы старый… Гущин помрачнел, поскреб бороду.

—Гм, старый… Я еще твой труп буду вскрывать, деточка… И характеристику на тебя тоже я буду давать… Так что поаккуратнее со словами… Старый!.. Вообще, не понимаю, какой идиот направил интерна в морг?! —заключил он с бурным негодованием. Светочка тонко улыбнулась.

—Вы отлично знаете, Иван Иванович, кто меня направил, -хладнокровно сказала она. —И не волнуйтесь, я все равно скоро уйду на административную работу —тогда и посмотрим, кто идиот! На Гущина было страшно смотреть. На ослепительную Свету —тоже. Чтобы отвлечь обоих, Сундуков поинтересовался:

— Кто-нибудь знает — бухгалтерия не обещала денег?

Гущин шумно выдохнул, отшвырнул газету и буркнул:

— Коммунисты обещают… В предвыборной программе… Устроит?

Сундуков фыркнул. Света опустила ресницы и неожиданно спросила:

— А вы почему стали патологоанатомом, Алексей Алексеевич?

Потому что меня не взяли на административную работу, подумал Сундуков, а вслух сказал:

— Мертвым не больно.

Хлопнула входная дверь, и по коридору простучали твердые каблуки. Только отдельные женщины умеют так по-гвардейски чеканить шаг.

— Это Зоя, — предсказал Гущин грустнея.

И Зоя вошла. От нее пахло йодом и ветром.

— Здра-а-вствуйте! — иронично произнесла она, обводя патологоанатомов проницательным взглядом.

На Светланиной талии взгляд ненадолго застыл и наполнился болью. Но Зоя нашлась, тотчас выпятив и без того многозначительный бюст, коим и утерла нос всем желающим. Пускай у этих, нынешних, говорил бюст, свежесть, пускай талия, наглость, наконец! Но с бюстом, со своим так называемым “верхом”, они всегда и всюду будут в дерьме.

—Морг у нас, как водится, среди отстающих! —констатировала Зоя. —А ведь предупреждали —этот месяц приводим в порядок территорию. Аристарху Марковичу чтобы не краснеть перед администрацией! Или товарищу Гущину нужно отдельное приглашение?

—Господину, прошу заметить, господину Гущину! —возмущенно сказал патолого-анатом. —И, как господин, я настаиваю на отдельном приглашении! А, вообще, некогда —у нас два кило протоколов!

—Протоколы подождут, —возразила Зоя. —В послеоперационной вон люди ждут. Пока живые, между прочим… И ждут только вас! Так что быстренько!

Она повернулась кругом, создав движением бюста маленький смерч, и вышла.

—Все нас ждут… мертвые, живые… —со вздохом заметил Гущин. —Придется идти, коллеги… Следом за Зоей грядет Василиск. А я не хочу, чтобы в нашей келье воняло. Долго выветривается… У Василиска, шкодливого, но преданного зама Аристарха Марковича, действительно был нечеловеческий запах —он обожал дезодоранты. В белом халате и шапочке, в тщательно повязанном галстуке бегал он по коридорам больницы, причем злые языки утверждали, что бежит он в одно и то же место —к заветному баллончику —прыскаться. Это не имело ничего общего с истиной. Василиск бегал оттого, что знал —без него все будет не так. Без его глаза, без остренького носа, без шапочки, галстука, тревожного запаха любое дело пойдет иначе. И оно, в самом деле, бывало, шло иначе, потому что на все Василиск разорваться не мог, и его иногда опережала профсоюзная Зоя, но тогда Василиск непременно приходил вторым. Василиск встретил патологоанатомов на крыльце, и его измученное крысиное лицо с добросовестно выскобленной синевой на щеках озарилось.

—Это я понимаю! —с энтузиазмом завопил он, шныряя по сторонам глазами. —Всем так всем! А то одни крячатся, а другие… Если крячиться, так всем — что, неправда?

— Василиск! — сказал Гущин, грузно сходя по ступеням. — Ты не знаешь, что это риэлтор?

—Сейчас! Я тебе сейчас объясню! —загадочно и весело пообещал Василиск, суетясь и пританцовывая, суча глазами и наваливаясь жидким плечом в попытке сдвинуть неподатливую тушу, чтобы тоже увлечь в нетерпеливый пляс. — Метелку в руки, и…

Юная Светлана, запахивая плащик на скромной груди, спустилась с крыльца, брезгливо оглядела скачущего зама и отвернулась. Огромный двор клиники напоминал Бородино. Толпы людей —медики в белых халатах, посудомойки в синих, выздоравливающие в ватниках поверх полосатых пижам -копошились в сизом дыму, валившем из тысячи мусорных куч. Казалось, мусора от уборки только прибавляется. Шквальный ветер дул со всех сторон, расшвыривая копоть, горящие ветки и обрывки бумаг. Медсестры с озабоченными личиками ловили их, кашляя от дыма. Нежные девичьи руки были красны и выпачканы сажей. С хохотом и прибаутками девушки скребли асфальт облезлыми метлами. Над ними дыбилось черное небо и завывали голые тополя.