С.В. Троицкий - Христианская философия брака

Но, быть может, здесь мы имеем дело с близкой к ненормальности утонченностью модного философа половой любви? Откинем тогда пятнадцать веков и найдем у христианского философа — блаженного Августина — следующие строки:

«Мы знаем, что многие наши братья по взаимному согласию воздерживаются от плотской похоти, но не супружеской любви. Чем более подавляется первая, тем более усиливается вторая» [62] Sermo de concupisc. cap. 11, Ml. 38, 345. По-видимому, здесь блаженный Августин говорит об очень распространенном в древней Церкви «духовном браке». В древнейшее время Церковь относилась к нему благосклонно, но в более позднее время, когда Церковь сделалась государственной и уровень нравственности упал, обычай этот часто стал служить ширмой разврата, почему духовный брак был запрещен Церковью. Проф. А. П. Лебедев (Духовенство древней Вселенской Церкви. М., 1905. С. 329—346) довольно убедительно доказывает, что апостол Павел в 1 Кор. 7, 36—38 под «своей девой» разумеет не дочь, а именно деву, состоящую в духовном сожительстве. Ср.: Achelis, Virgines subintroductae. Leipzig, 1902. .

Опять можно возразить, что и Августин подчиняется здесь духу чрезмерного аскетизма. В таком случае откинем еще семь веков и найдем ту же мысль у философа, которого было бы странно обвинять в аскетических тенденциях, у самого главы евдемонизма — Эпикура: «Плотское соединение никому не принесло пользы, а любящего может и оскорбить» [63] Диоген Лаэрций 10, 118. .

Те же мысли встречаем мы у Плутарха, Цицерона, Галена, Порфирия.

От философов старого и нового времени обратимся к Библии и к святоотеческой изящной литературе.

Книга Бытия повествует, что Иаков любил не плодовитую Лию, а бесплодную Рахиль. Во Второй Книге Царств с обычной библейской прямотой излагается история трагической любви Амнона к красивой Фамари. ...И полюбил ее Амнон, сын Давида. И скорбел Амнон до того, что заболел из-за Фамари. Но вот у Амнона любовь побеждена похотью. Хитростью и насилием он добился падения Фамари, и ...потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней... И позвал отрока своего, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон и запри дверь за нею (2 Цар. 13, 1—2, 15, 17).

И в древней церковной письменности мы постоянно встречаем мысль об антагонизме между половой и родовой жизнью. Климент Александрийский замечает, что «от пресыщения любовь часто обращается в ненависть» [64] Строматы 3, 7. .

«Когда хранится чистота, - пишет Астерий Ама-сийский, — хранится мир и взаимное влечение, а когда душа объята незаконной и чувственной похотью, она теряет законную и справедливую любовь» [65] Слово на Мф. 19, 3. .

Златоуст доказывает, что «от целомудрия рождается любовь» [66] Беседа на слова «Целуйте Акилу и Прискилу». , что «любовь делает людей целомудренными» и что, наоборот, «распутство бывает ни от чего другого, как от недостатка любви» [67] Беседа 33, 6, на 1 Кор. .

«Minuitur autem cupiditas caritate crescente» («С ростом любви уменьшается похоть») [68] Enchiridion, cap. 121, Ml. 40, 288. , — пишет блаженный Августин.

Переходим к изящной литературе и опять видим, что самые яркие образы половой любви не мирятся с размножением. Ни Филимон и Бавкида, ни Ромео и Юлия, ни Данте и Беатриче, ни Тристан и Изольда, ни даже Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна не оставляют потомства.

О чувстве противоречия между половой и родовой жизнью не раз говорил Ж.-Ж. Руссо в своей «Исповеди»:

«Никогда я не любил ее нежнее, как в то время, когда так мало желал обладать ею»... «Я люблю ее слишком сильно для того, чтобы желать ее: вот что сознаю яснее всего»... «В первый раз в жизни я увидел себя в объятиях женщины... но не знаю, какая непобедимая грусть отравляла все блаженство этой минуты. Два или три раза я обливал ее грудь слезами» [69] «Исповедь», часть 1, книга 5-я, пер. О. П. Устря-лова. СПб., 1865. С. 195 — 196. Подобные мысли встречаются и в книге Стендаля «О любви». .

«Все так делают», — успокаивает в «Воскресении» Нехлюдов тяжелое чувство противоречия между любовью к Катюше и физическим сближением с нею.

«Я убежден, что это неестественно», — заявляет Познышев в «Крейцеровой сонате». Даже в «Анне Карениной», этом гимне в честь семейной жизни, чувство художественной правды заставило Толстого написать: «Он (Вронский) чувствовал то, что должен чувствовать убийца, когда видит тело, лишенное им

жизни. Это тело, лишенное им жизни, была их любовь, первый период их любви. Было что-то ужасное и отвратительное в воспоминаниях о том, за что бьшо заплачено этою страшною ценою стыда».