Неизвестно - Марчук Год демонов

— «Тихая»? Это я, буйнопомешанный на страсти к тебе Любомир. Выпу­стили из клиники специально к тебе на исцеление. Спасай. Жду в переходе под памятником. Строго наказали одному наверх не подниматься... могу поку­сать прохожих.

Она, безотказная, всегда, что удивительно, находила время для свиданий. Такая маниакальная преданность и верная служба импонировали ему. Он переступал через порог скуки, однообразия, духовной ее ограниченности, некоторой неряшливости и изредка тревожил ее скромные сексуальные фан­тазии своим доверительным, мягким приятно-манящим голосом.

— Извини, я, кажется, вздремнула?

— Самую малость, как комарик.

— Всю ночь переводила срочную работу из Торговой палаты. Ты, как обычно, торопишься? — не иронизируя, спросила она.

— На бал к сатане всегда успеем. Как мама? Брат, как погляжу, по-преж­нему без дела? — он равнодушно погладил ее маленькую головку.

— Мама болеет. Сахарный диабет достал ее. Живого места нет от уколов. Брат все ищет работу. Сам знаешь — после тюрьмы, все оформляют времен­но. Муж если не на сборах, так на соревнованиях. Все на мне: дети, семья, мама, брат, работа. Ничего интересного. Будем одеваться?

— Да, пожалуй, — он бесстрастно тронул ее лоб губами.

— Извини. Отвернись, пожалуйста, я отвыкла от тебя. Стесняюсь, ей-богу. Разнесло меня, ты не смотри.

— В этом тоже есть свой шарм. Да без очков я и не разгляжу, — пошу­тил он.

— Пожалуйста.

— Ладно, — он повернулся к стенке, обклеенной до потолка винно­водочными этикетками.

— Мне обещали достать видеокассету с аэробикой Джейн Фонда. У тебя еще нет видео?

— Нет. Аэробику не видел, но порнофильм в порядке живого интереса лицезрел. Эффектно снято, ничего не скажешь...

— Мне кажется, я бы не смогла смотреть даже одна... неловко, стыдно.

— Стыдиться нечего. Там мало нового. Как говорят в Китае, есть четыре основные позы и двадцать четыре производные от них... вот и вся механика.

«Тихая» в последние два года стеснялась показывать ему свои упитанные ляжки, пышную, свисающую к овальному животу грудь.

— Все, — она, уже в одежде, села на краешек старой, скрипучей тахты.

«Да. Она подурнела», — подумал Любомир. Впрочем, она ему никогда

особо и не нравилась. Подкупала безотказность и обязательность. Удивитель­но, но добиралась она к месту свидания всегда на общественном транспорте и никогда на такси. «Извини, я задержалась». Иногда он почти волевым уси­лием клал ей в ладонь три, пять рублей: «Прошу. Следующий раз приезжай на такси». — «Хорошо», — отвечала она и ехала автобусом, добиралась троллей­бусом. Она панически боялась садиться в такси, помня доверительный рас­сказ подруги, которую однажды один наглый таксист вывез за город к лесной зоне, изнасиловал и, пригрозив физической расправой, отвез к черте города. Преодолев испуг, женщина об этом чудовищном случае только «Тихой» и поведала. К нему у нее никогда не было никаких просьб: вывести в люди, сходить в кино, появиться на премьере в театре, попасть на открытие выстав­ки модного художника. Он сомневался, а бывает ли она вообще где-нибудь, кроме института, дома, поликлиник и магазинов? По выходным дням она, правда, ходила на курсы кройки и шитья в Дом культуры, со временем оста­вила это, записалась на курсы по вязанию в другой Дом культуры у черта на куличках, ездила полгода туда, но оставила и это кропотливое ремесло. Сла­бовольная, она не могла долго придерживаться рекомендаций (французских, польских, американских) по рациону питания. Голодание ее обычно прекра­щалось на второй день. Всякий раз, когда они расходились в спешке, почти как чужие, ненужные друг другу, она на остановке троллейбуса, как заклятие, повторяла одни и те же слова: «Следующий раз ты меня не узнаешь. Сажусь на жесткую диету. По рецептам тибетских монахов. Стану как балерина. Ты позвонишь?» — «Не обещаю. Если выкрою свободное время».

Сухими губами он прикладывался к ее горячей пухленькой щеке и ухо­дил, не обращая внимания, что она, стоя у окна троллейбуса, еще долго гля­дит ему вслед.

«Пора завязывать. Ни уму ни сердцу», — с грустью размышлял он. Ведь если, не дай бог, узнает об этой никчемной связи Камелия? Разрыв, скан­дал, развод... при ее-то повышенном эмоциональном запасе. Обидно. Ведь не докажешь, что все пустое, полумертвое. Пора завязывать. Без сомнения, «Тихая» в контрасте с «Капризной» — надежный и преданный партнер. Взбалмошный, экстравагантный экскурсовод городского бюро по туризму, тридцатипятилетняя «Капризная», с которой он познакомился в том злосчаст­ном турне по Карелии, являла собой полную противоположность «Тихой», но в крайностях была на нее похожа, как близнец. «У меня самая красивая грудь в Минске. Об этом говорят все без исключения. Надеюсь, ты не станешь отрицать. И не надо, как голливудские звезды, запускать под кожу силиконо­вые имплантаты. Все естественно. А талия? Семьдесят пять сантиметров. Следующий раз ты меня не узнаешь... Будет шестьдесят шесть, как у дочери английского миллионера». Желание быть на виду, в центре всеобщего внима­ния, желание флиртовать, казалось, и составляло основу ее сущности. В этих своих целенаправленных деяниях она проявляла капризность, находчивость, хитрость, во всем остальном мир воспринимала на уровне человека, который после многих лет вышел из джунглей. Непосредственность, глупость, с кото­рой она давала оценки всему, что происходило вокруг, доводили его подчас до гомерического хохота. Она умиляла детским наивом и все сводила к одному понятию: сколько произведено, сколько потреблено и как легко все и хорошо там, за бугром. Пиком ее мечты было найти недалекого, доверчивого умом еврея и эмигрировать с ним в Канаду.