Блохин Николай - Царское дело

– Это вино, – Кобин голос, – выздоравливающему вождю от кавказского народа. Кахетинское... Вино? Вино, вино, вино... ну да, жиденькое, кислое, гадость, в общем, нет, да не вино же это, это... ну, да в этой вот самой, да я же про это... это... ну, да в этой вот самой, да я же про это... про нее (а – женского она рода!) и спрашиваю! Да! – бутылка. Ха-ха-ха... опять ушло... А, – бу-тыл-ка! так, повторить – бутылка, бутылка, бутылка... запомнилось. Адам, интересно, также названия зверям давал? Как это оказывается, архисложно, да ведь невозможно просто! Тут Коба подсказал, забытое напомнил, а вот что бы НОВОЕ слово, понятие чтоб новое, а? Чтоб не вспомнить, а сотворить? Ой, пожалеть надо голову, закружилось; ну его, бред этот философский; все-таки точно, что все эти философы, Гегели-Аристотели – все ненормальные, всех бы их в Сибирь в одно поселение, пусть меж собой, друг другу мозги засирают...

Адам, опять же, какого рожна на ум приплелся?.. Тут без Адама делов – лопатой грести, необыкновенной важности ведь дела-то, итальяшек вот надо на место поставить, а то и вообще из коминтерна выпереть, опять же перед коминтерном за НЭП оправдаться, ничего не сделаешь – политика-с. Важнейшие дела, в общем, а тут опять голова от боли раскалывается еще в себя не приходя. Однако все-таки чудненько процесс пошел, возвращаются в сознание отрезанные пласты, вот только буковки рядами бессмысленными перед глазами мельтешат, буковкам заново учиться надо... Кто же это и где так противно смеется? Говорите, говорите... вы и про портреты так говорили; надул Большой Соратник, опять вон понатыканы... И болит голова, и портрет этот, и соратников понукать и – телеграммы, телеграммы..., и обо всем надо знать и только самому принимать решение, ясно, что совнаркомовские рычаги слабы, только партийные нужны, пусть хоть Коба-прищуристый их двигает, все одно – он их будет двигать, эх, выздороветь бы только, ...как однако же больно... и пожалеть некому... Инесса, друг единственный, ... звала недавно во сне, отвечал ей что-то, опять врачей переполошил... Какая, однако, тоска схватывает, когда о могиле дорогой вдруг вспомнится... Вот как сейчас... А зачем все это? Все эти коминтерны, рабкрины,.. если вот сейчас умирать? Туда – к Инессе... Хохот мерзкий не оттуда ли? Да что ж это с головой? Что за вопросы поперли? Так зачем все-таки? Что бы властью тешиться? Нет... Кто это сказал "нет"?.. Счастье всемирное строить? Смешно. Мировая революция? Да будь она неладна, когда опять с головой неладно, опять вон от буковок глаза рябит... Что же тогда заставило такую жизнь прожить? Тайна... Чем же хохот – то заглушить? Хуже портрета...

Что за чушь?! Откуда?! Откуда мысли эти гаденькие, вопросы подленькие, слюньтявые?! Да ведь это же прямая поповщина! У него?! И не улетает! Будто руки последнего Романова ее там держат... Да где ж воля-то, где ты, воля?!! Всем нутром, всей силищей! Всей матерой человеченщиной -на эту поповщину!.. Вон!!..

Да не вам это, Лев Давидович...

Итальяшек таки пришлось выпереть из коминтерна. Два часа по-французски говорил, устал зверски, однако – удовольствие, вообще б с удовольствием по-русски ни слова не говорил, старая орфография – новая орфография, да тьфу – на обе, но, увы, приходится даже патриота корчить... Суд над эсеришками подтолкнуть, надо же, на два месяца почти затянули, совсем ополоумели, будто при Царском режиме... Изъятие церковных ценностей начали. Вот тут молодцы, оч-чень резво начали, однако и еще и пришпорить бы можно... И к портрету привык. Да тьфу бы на него вообще, как на обе орфографии, если б еще во сне не донимал, когда и воля спит, нечем взыгрывающее от Николашкиного взгляда нутро приглушить-придавить...

...Странное, однако, пробуждение, можно даже сказать, небывалое, уж, больно, чересчур спокойное, и портрет, – вот он, однако не беспокоит портрет, можно даже сказать, чуть ли не наоборот... Взгляд не давящий, а, можно даже сказать,.. мать, помнится, смотрела так... и вокруг и в нутре что-то ожидающее что ли, чуть ли не ласкающее... не понять,.. однако, надо понять! сказать надо!! ...Что за ерунда?! Опять, что ли, какая поповщина?! Однако ясность в голове какая чудная!.. И не болит...

– Это пробуждение твое – последнее.

Кто это сказал? Нутро молчит вроде?, губы последнего Романова также сжаты... Это как это последнее? Еще столько архиважного не сделано, из церквей-монастырей вот только-только выгребать по-настоящему начали... последнее... увидался опять тот распад сознания... Только не это!

Так делать-то что? Во мысль идиотская, ну дожил – к попу бежать. Испо-ве-даться! Ха-ха-ха... Однако странно спокойное отношение к мысли сей. Можно представить себе физиономию Большого Соратника, скажи он ему сейчас – попа давай. А Коба небось трубку свою проглотит. А если удрать потихоньку? Невозможно. Обложили... Д-да что же это такое, д-да откуда ж прет-то такое?! А положим-таки удрать? Казанский собор-то ведь рядом. Не прикрыли его еще? Попа кондратиц не хватит, когда увидит его и поймет, зачем пришел?.. Что-то поменялось в Николашкином взгляде. Да и растворяться вроде и воздухе портрет начал. Одни глаза вон остались. Прощаются вроде глаза. Уходит... Однако – и вроде неохота, чтоб уходил!.. Д-да что же эт-то такое! Д-да... Головой боднул, вскочил. Ну, поповщина сволочная, ну, охмуряла подлая!.. Вон!!...