Петров Александр - Созерцатель

При наших кратких встречах в последние месяцы я задавал ему кучу вопросов, которые специально копил, чтобы получить от него столь важные для меня ответы. Игорь что-то говорил мне, но больше молчал. Иногда мне казалось, что ответы его были невпопад… Но вот проходило время, и я понимал, что вопросы будто сами собой разрешились: то из одного, то из другого источника я получал исчерпывающую информацию. И только потом понимал, что кроме непосредственного общения Игорь продолжает со мной общение на молитвенном плане – духовное. Вот и тогда он словно услышал мою просьбу: приди!

Вошел Игорь как-то странно беззвучно, будто не телом, а лишь бесплотной душой и, коснувшись пальцами моей закрытой тетради на столе, рассказал о ночном созерцании. Голос его был особенно тихим, он почти не двигался, сознание его будто вернулось в ушедшую ночь и растворилось там, оставив мне для материальных ощущений телесную оболочку, через которую сообщалось нечто важное. А потом Игорь сказал: «У Исаака Сирина есть такие слова: «Бог не даёт великого дарования без великих искушений». Помни это, когда они придут к тебе, и не отчаивайся». Он еще молча постоял, потом внимательно рассмотрел с ног до головы, обнял меня, поклонился до земли и так же беззвучно вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

А я сел за стол и открыл тетрадь, чтобы как можно точней записать его рассказ.

« И сказал Созерцатель ученику своему: прошлой ночью после покаянной молитвы открылся мне Ангел и ослепил ярким светом. Рядом с его блистающей светлостью увидел я себя грязным и уязвленным мириадами черных стрел грехов моих. И тело, и душа мои истекали смердящим гноем, и не находил я в себе ни одного чистого и здорового места, но весь был мрачен и как прокаженный.

В страхе поднял я глаза свои на ослепительный лик вестника Божиего. О, сколько сострадания прочел я во взоре его! О, как рыдал он и содрогалось окрылённое тело его! Будто Марфа и Мария над телом брата своего Лазаря рыдал Ангел над моей погибшей душой. Ангельские слёзы пролились живительной росой на струпья души моей, на горящее от стыда сердце моё, потому и не умер я, но остался живым.

И сказал мне Ангел: вот, покрою тебя крылами своими, и ты войдешь под сень любви Господней. Осиял меня великий свет, и стал я подобен воску, мягким и податливым в руках Сотворившего меня. Сердце моё наполнилось любовью такой, которой не вмещало доселе. И возлюбил я всякую тварь, будто навечно соединился с ней и плотью, и душой. В тот счастливый миг не стало у меня врагов и неприятелей, но все родные и возлюбленные. Взору моему открылся бескрайний мир, и увидел я море огненной любви, затопляющей и людей, и животных, и птиц небесных, и всякое насекомое, и каждый камешек, и каждую малую песчинку – всё это поглощал огонь Божией любви, и ничего не оставалось вне её животворящих струй.

В океане света любви той чудной увидел я глаза Господа моего и руки Его, а сам Он остался невидимым, как бы сокрытым облаком обширным. От глаз Его исходила милость и сострадание к моему уродству, а руки Его простирались ко мне. И раздался голос – не как гром небесный, а будто колыбельная матери над младенцем. И услышал я слова чудные: «Приди ко Мне, сын возлюбленный. Очищу тебя так, что одежда твоя станет как снег. И войдешь ты в чертоги блаженства и разделишь с возлюбленными Моими радость спасения. Готовься. Скоро, скоро уже!»

И растаял свет. Вернулся в тело своё, поверженное ниц перед святыми образами, и услышал предрассветное пение птиц и прохладу на коже своей. Поднялся, дошел до кровати и уснул без сновидений. Проснулся через полтора часа и почувствовал бодрость в уме и в теле. Стал на утреннюю молитву и излил радость из сердца в слова благодарения ».

Долго звонил и стучал я в дверь. Наконец, своим ключом открыл замок и вошел в дом Игоря. В гостиной в придвинутых друг к другу креслах сидели он и она, взявшись за руки. Полузакрытые глаза смотрели в окно, в бесконечную даль. На лицах застыло таинственное выражение – такое изредка фиксирует фотоаппарат: человек или начинает улыбаться, или заканчивает, возвращаясь к серьёзному состоянию. Улыбка едва заметна, продолжает тлеть затухающим угольком в уголках губ и глаз.

В этой крошечной точке огромной вселенной поток времени остановил своё журчание и разлился в безбрежное море вечного покоя. Эта непривычная тишина окутала меня, заполнила, мягкой настойчивой рукой усадила на стул и держала за плечи в неподвижном созерцании двух человеческих лиц, на которых лежал золотистый отсвет заката. Души этих людей выпростались из тесного кокона тела, расправили крылья, взлетели и понеслись прощаться с близкими, теми, кто их любил и теми, кого любили они сами.