Лимонов Анатолий - Клад отца Иоанна

- Жор, ты прямо, как лето!

- В смысле? - не понял я.

- Ну, расцветаешь каждый день...

- От такой же и слышу! - рассмеялся я и потащил девчонку в прохладную глубину.

«Зернышки» ко мне привыкли очень быстро. Никто уже не пытался величать меня на «Вы», а звали по-простецки - Жора, и относились как к старшему брату. Я поражал их своими подвигами, умением классно нырять и плавать, познаниями в арабском языке и любовью к приколам. Все считали за большую честь получить работу рядом со мной и даже сесть поближе за трапезой. Скажу вам честно, ребята, эта неделя далась мне все-таки тяжеловато. Под конец этих пространных летних денечков я так уставал, что, забравшись в свою палатку, моментально отрубался, частенько не разуваясь и не раздеваясь, не зная даже, где и как я примостился... Снов почти не стало. Короткая ночь пролетала быстро, и перед самым ухом вновь раздавался противный голос с мобильника: «Подъем, обжора! Вставай, лежебока! 45 секунд - время пошло! Динь-динь- динь...» И заново... Как он меня доставал! Но, делать было нечего... Протирая слипшиеся глаза, я выползал из палатки и зевал, слегка ежась от утренней прохлады. Однако, увидев идущую по лагерю старосту, я тут же вставал на ноги, заправлялся и... принимал бодрый вид. Она подходила, улыбалась и спрашивала:

- Проснулся?

- А как же! - парировал я.

- А я уж подумала, не впал ли мой Георгий в летнюю спячку... Тогда будить придется.

Я никогда не сердился на такие шуточки, а, наоборот, был очень рад видеть Пашку и говорить с ней о чем угодно, ведь кроме этих утренних минут у нас больше не оставалось времени побыть хоть немножко вместе. Я очень дорожил этим предподъемным временем, и поэтому заставлял себя вставать пораньше, как бы тяжело это ни давалось. Теперь скажу немного о делах. Меня назначили бригадиром на «храмовых работах». Брат Феодор считался нашим старшим мастером, а отец Григорий, стало быть, являлся начальником стройки. Все тылы находились под надежной опекой Людмилы Степановны. Пашка руководила девчонками, а я мальчишками, и у меня работников было на две души побольше. Хотя, надо признать, все девчонки тоже стремились потрудиться под началом Жорки-Обжорки. Я брался за любое дело с какой-то фанатичной бесшабашностью. Как говорится, сила есть... А ума-то в наших делах пока особо и не требовалось. Я пер напролом и увлекал за собой ребятню. Они хоть и уставали, но, видя мои азарт и неутомимость и не желая показаться друг дружке слабаками, упирались из последних сил. Частенько я превращал работу в игру. Например, предстояло нам вырубить заросли высоченного бурьяна. Я объявлял своей дружине, что перед нами, мол, стоит армия басурманская, которая прет на нас несметною силою, чтобы не допустить нас к храму Божию и лишить народ силы святыни христианской, и предлагал дать достойный отпор колыхающейся нечисти. Мы разбирали «оружие» - палки да прутья - и с криками: «Ах, вы, басурмане проклятые, отведайте силушки богатырской!»[5] устремлялись в атаку. Жгучий и колючий бурьян так и ложился под наши ноги, точно работали не наши руки, а мощная сенокосилка. Конечно, в процессе такой борьбы случались и раны - синяки да царапины, и крапивные ожоги, но мои мальчишки все это переносили стоически.

Батюшка вздыхал:

- Ну, ребятушки, нельзя же так быстро-то, устанете сильнее!

- Ничего! - бодро отвечали мы и дожимали противника.

А вот колючие кусты представлялись мною уже как коварные драконы, змеи-горынычи. С ними и впрямь мороки было побольше, но «зернышки» одолели и их...

И вот так получилось, что благодаря всем нашим стараниям и упорству вторая смена лагеря выполнила возложенные на нее обязанности всего за одну неделю! Мы снесли весь бурьян, окружавший храм, выкорчевали сухие и лишние кусты и деревца, убрали мусор с прилегающей территории и даже подготовили площадки и навесы для строительных материалов. А под конец еще прошлись и по дороге, ведущей к селу, и завалили щебнем и битым кирпичом все ямы и колдобины. Храм сразу преобразился. Его вновь стало видно далеко-далеко...

Одно огорчало, убрав мусорное покрывало, мы невольно обнажили все раны и язвы, нанесенные зданию безбожными временами: разбитую колокольню, отсутствие крестов, обшарпанные грязные стены, мрачное зияние дверных и оконных проемов, сгнивший пол, закопченные, исписанные внутренности, разобранную кровлю... Видя все это, мы понимали, что, хоть и славно поработали, но сделали еще так мало... Ведь закрытый 70 лет храм нельзя возродить за неделю. Потребуется еще много и много времени, сил и средств, чтобы над окрестными лугами и лесами вновь загудел пронзительный звон колоколов и солнце отразилось бы на золоте куполов...