Козлов Сергей - Время любить

- Только не геройствуй лишнего!

- Я просто посижу у нее в гостях. В магазин, если надо, мы сходим вместе...

* * *

Следующий вечер был спокойным и тихим. После работы Кошкин некоторое время бесцельно бродил по городу. Скорее, он прогуливался не по улицам, а где-то глубоко внутри себя. Поэтому окружающее его заполненное заходящим солнцем пространство казалось виртуальным, и ощущение это усиливалось отсутствием ветра и голодных весенних комаров. Взгляд изобретателя был проникновенно печален, отчего прохожие иногда смотрели на него с тревогой и непониманием. А Кошкин нес на своих плечах тяжелое депрессивное чувство бесцельности своего существования, которое накатывало на него последние годы и усиливалось приступами жуткого ночного одиночества, от которого он спасался работой. Он не только метался в своих коротких сумбурных снах, но и плакал, а по утрам ему было стыдно своей слабости и никчемности. Тогда он подходил к недавно купленной в церковной лавке иконе Сергия Радонежского и подолгу смотрел в глаза великого подвижника. Смотрел до тех пор, пока стыд и молчаливое покаяние не восходили до обретения силы, позволяющей преодолевать самого себя.

Он вернулся в лабораторию, когда над городом стали сгущаться сумерки. Дорохов облапил его на входе:

- Ты гений, Серега! Мариловна ворчит наверху со своими тряпками!

- Слава Богу, - тихо выдохнул Кошкин, а потом вдруг вспомнил: - А Варя?

- А она еще выше, сегодня-то я ее заметил!

- Ну что? Попробуем? - Кошкина слегка трясло.

- Ты, часом, не заболел, или у тебя мандраж? - заметил Василий.

- И то и другое, пойдем?

- Пойдем. Родина ждет!

Пока они корпели над приборами, Мариловна озвучивала суть несанкционированных испытаний:

- Вы не шибко-то кспериментируйте, жуткое это дело - мертвых оживлять. Вы тут бойцов оживляете, а это только Христу и великим святым дано! Простите старую, что суюсь. Я бы тоже у тебя, Сережа, можа, и попросила бы моего отца вернуть. Он даже до Сталинграда не доехал, в его вагон бомба жахнула. Мы с того даже пенсию не получали, не воевал ведь. Я бы вот тебя попросила, чтоб ты меня туда, на станцию отправил, я бы его в другой вагон уговорила сесть...

Кошкин вздрогнул. Он испугался, что Мариловна сейчас вспомнит вчерашний день.

- Да вот думаю, вместо него кто-то в этот вагон сядет, и придет похоронка в другую семью, и куплю я себе счастье через чужое горе... А уж мы с мамой и тремя братьями меру того горя до самой изнаночки знаем.

Друзья замерли.

- Я, Мариловна, не за мертвецами, я нынче за живыми, - оглянулся Кошкин.

- Дак это другое совсем дело! Я ж тебе говорила - за Леной собрался! Привет ей от меня, старой, передавай. Танцует она у тебя красиво! Прямо как на балах, которые в фильмах про старые времена показывают. Наташа-то Ростова у Бондарчука, помнишь? Твоя не хуже...

- Не моя она теперь, Мариловна, - сдвинул брови Сергей Павлович.

- А это, Сережа, испытание! Не верю я, что любовь бесследно исчезает. Всякого в жизни насмотрелась и знаю: если была любовь, то никуда она не денется. Ее, как Самого Господа Бога, обмануть нельзя. Можно только самого себя обмануть, да будет потом наказание не хуже Страшного Суда! И знаешь еще что? Никакой второй любви не бывает! Она, как и душа, одна человеку дается. Первая и все! Не сберег - и все, мучайся всю жизнь. Вторая - это уже не любовь, а сожительство!

Ох и разгорячилась Мариловна, ох и разошлась! Но Кошкин подмигнул Дорохову и повернул одному ему понятные рукоятки. Мариловна еще ворчала, а Сергей Павлович уже стоял у здания лаборатории, любуясь нелепым выцветшим еще во времена Брежнева лозунгом на растяжке: «Решения партии в жизнь».

До университета пришлось идти пешком, советского пятачка на автобус в кармане не предвиделось. Ноги сами несли Кошкина в нужном направлении, и он даже не успевал ностальгически удивляться полуголым витринам магазинов с манекенами в стандартных одеждах, пионерам, гурьбой идущим с уроков, молодым людям в самопальных джинсах и кроссовках фабрики «Кимры», автофургонам «Газ-52» с лаконичной, но теплой надписью «Хлеб», самодостаточным, по добрым милиционерам...

В квартале от альма-матер располагался ломбард, куда и зашел Сергей Павлович, дабы разжиться денежными знаками, не знающими инфляции и сравнения с долларом. Он респектабельно выложил на прилавок перед круглоголовым лысоватым мужчиной золотой портсигар, подаренный коллегами на день рождения. Этой ненужной роскошью Кошкин никогда в жизни не пользовался. Мужчина внимательно осмотрел «товар» и произнес заветное слово «паспорт». Кошкин начал сосредоточенно рыться в карманах и притворно тяжело вздохнул.