Какая чушь! Какое спасение может быть! Все, Миша, вот оно – настало. Поздно молиться о спасении… Почему же тогда продолжается жизнь? Почему, ради чего я продолжаю выполнять приказы этого хриплого Бизона? Какой теперь в них смысл? Почему я трачу свое последнее время на этот дурацкий полет, на бессмысленный диспут, ведь нужно молиться, успеть как можно больше помолиться! Это – последнее время, самое дорогое время, а я так бездумно его трачу! Господи, помилуй!
– Господи, помилуй!
– Беловски, ты чего там бормочешь? – прохрипел в шлемофоне Бизон.
– Я молюсь, сэр, вернее, пытаюсь...
– По-русски?
– Да, сэр, по-русски.
– Беловски, это нехорошо с твоей стороны – ты хочешь один спастись у своего русского Бога.
– Сэр, я не знаю английских молитв.
– И я не знаю…
– Молитесь просто – «save me, my God».
– Ты думаешь, нужно молиться о спасении? Ты надеешься? Может, пора уже писать рапорт об отставке?
– Сэр, вы – богослов…
– Какой я богослов... Я в жизни не прочитал ни единой молитвы.
– Так читайте же сейчас…
– Ты знаешь, Беловски, что если «Президент Клинтон» погибнет, то нам некуда будет садиться? Нам не хватит топлива ни до какого берега…
– Я об этом догадываюсь, сэр…
На приборах загорелся сигнал, предупреждающий о том, что через минуту объект появится в зоне визуального наблюдения.
– Беловски, приготовься заглянуть в рот смерти!
– Есть, сэр!
– Вот она… Майкл, я ее вижу!
На горизонте, еще несколько секунд назад плавно уходившем в небо, появилась четкая черная линия. Она увеличивалась прямо на глазах, превращаясь в стену мрака. Казалось, что мир поделился на свет и тьму, которая стремительно неслась, поглощая утренний штиль, отблески солнца в зеркале океана, прозрачный воздух, в котором беспомощно и одиноко затерялись два микроскопических самолета ВМФ США. Беловски посмотрел на монитор наблюдения заднего вида, и ему стало страшно. Сзади, на сколько хватало глаз, простиралась светлая полусфера утреннего океана, а впереди – стена тьмы.
– Беловски, смотри: свет кончается! Это и есть конец Света?
– Это – начало Мрака, сэр!
– Добро пожаловать в ад, Беловски!
– Помоги нам, Господи!
Волна
Циклопических размеров волна неслась им навстречу. Было видно, как на ее гребне нервными змеями пляшут молнии, а гигантский, многокилометровый бурун срывается потоком встречного воздуха и распыляется в огромный грозовой фронт, клубящийся черными горами туч до самой стратосферы.
– Боже, Беловски, мы летим к сатане на завтрак!
– Молитесь, сэр, прощайте…
Под фюзеляжем стремительно промелькнуло ребро цунами, и машина иглой вонзилась в черный кошмар. Со всех сторон ослепительно, выхватывая из мрака куски рваного хаоса, шарахались вспышки электрических разрядов. Самолет трясло и кувыркало так, что Беловски потерял ощущение пространства, верх и низ, несмотря на свой феноменальный вестибулярный аппарат. Все приборы словно сошли с ума. Перегрузки растаскивали тело почему-то в разные стороны так, что он увидел второго пилота, будто обернулся назад. Перекошенное лицо Палмера, освещенное вспышками молний, было как у покойника. Он что-то кричал, вытаращив от ужаса глаза, но ничего не было слышно. Беловски подумал: «Наверное, помехи и перегрузки нарушили не только работу приборов и связь, но и рассудок штурмана». Тем не менее он попытался хоть как-то взбодрить его и улыбнулся оттянутыми вверх губами. Палмер на мгновение застыл с открытым ртом, а потом запрокинул голову назад и дико засмеялся. Майклу тоже стало смешно. Смешно и безразлично…
Ему показалось, что вокруг наступила абсолютная тишина. Он отпустил рычаг управления, потому что управлять не было смысла. Для того чтобы управлять, нужно как минимум знать, где верх, а где низ. Автопилот тоже не работал, так как ничего не работало, и он принялся просто рассматривать то, что происходило вокруг машины.
Подумалось – ну вот и все… Оказывается, это совсем не страшно. Палмеру даже весело. Интересно, еще не поздно молиться? До какого времени человек может молиться? Господи, спаси и сохрани! Не оставь, Господи! Что значит спастись? Бизон думает, что спастись – значит выжить. О чем же эта древняя молитва «Господи, спаси и сохрани!»? И тут его осенило, впервые в жизни он задумался над смыслом этой короткой фразы. В этой молитве просьба к Богу и о сохранении жизни – сохрани, «save me», – и о спасении души! Но в молитве нет прямого разделения просьб – спаси мою душу и сохрани мое тело. Господи, спаси и сохрани меня всего! И душу и тело! Это и есть я! Как же Ты можешь, Господи, расчленять меня на запчасти? Господи, спаси и сохрани меня!
Читать дальше