Веселовская Надежда - Союз любви

Только однажды они были серьезны: когда показывали ему вьющуюся по­среди полей и холмов и терявшуюся за горизонтом дорогу. Он вдруг понял, что сосредоточенную в этой месте радость необходимо подтвердить и упро­чить. Для этого ему надо пройти по открывшейся взору дороге, нигде не свернув и не заблудившись: тогда она под конец опять приведет его сюда, только с другого входа. С парадных ворот, возле которых встретят его ли­кующие братья-сестры. После этого уже не придется ничего подтверждать, ничего доказывать - все и навсегда будет хорошо.

Окрыленный этим представлением, он рвался в путь, чтобы скорей совер­шить назначенное. Он не сомневался, что справится; ответственность пред­стоящего пути ощущалась им радостным морозом по коже. Он уже дрожал от нетерпенья, но братья-сестры удерживали его: с непонятной тщательностью они еще и еще раз объясняли как идти, держась правой стороны, и что де­лать, когда начнутся бугры и ямы. Особенно страшили их завешенные тума­ном пропасти.

Каждое слово врезалось в его сознанье кристальной ясностью - он глубо­ко, до последней мелочи, понимал эти наставления. Оставалось только при­ложить их на деле. Но братья-сестры вновь и вновь возвращались к сказан­ному - втолковывали, предупреждали, волновались. Он запомнил их лица, обращенные на него с тревогой и надеждой. Тревоги в них было больше, чем надежды.

С пути он сбился. Это перед тем, как выйти, все казалось бесспорно-яс­ным, а с первых же шагов представления стали расплываться, понятия - сме­шиваться, и вскоре от всего сказанного братьями-сестрами остались лишь смутные воспоминания. Правда, при усилии с его стороны они слегка прояс­нялись. И еще можно было, оглянувшись назад, увидеть в золотистой дали чуть заметные светлые фигуры, глядящие ему вслед. Но вскоре он перестал делать то и другое: из придорожных зарослей вышла, отряхиваясь, Вещест­венность, взяла его за руку и повела. Рядом с ней ни вспоминать, ни ог­лядываться было несподручно...

И все-таки, как понял теперь Иван Петрович, братья-сестры не совсем упустили его из виду - кто-то из них отправился следом и незримо опекал путника всю дорогу. Это он разгонял туман, чтобы показать скрытую за ним пропасть, он поддерживал при переходе трясины, располагал держаться в пути правой стороны. Все это совершалось исподволь, оставляя конечный выбор на волю Ивана Петровича - он мог соглашаться или противиться , исполнять или не исполнять. И он в основном исполнял, облекая эту внут­реннюю незримую тягу к правильному в сознательное стремленье быть поря­дочным человеком. А если ему случалось данный критерий нарушить, дол­го потом чувствовал себя не в своей тарелке.

Это и спасло его от того, чтобы заблудиться совсем глухо. Тогда бы дорога закончилась не в палате с неузнаваемо-тихими братьями-сестрами, а внизу, в подвальном этаже, где, как с содроганием рассказывали боль­ные, день и ночь бушует кремационное пламя. Черные от копоти санитары, усмехаясь, сталкивают туда каждого вновь прибывшего... Это и было ос­новным различием между подвалом и палатой - там торопили умереть, в то время как здесь, при всей тоске долгосрочного ожидания, больные ориен­тированы на жизнь - Жизнь с большой буквы.

2

Вечерние лекции заканчивались поздно, потом еще студенты толпились вокруг кафедры, задавая вопросы, на которые следовало подробно отвечать. Она так и делала, хотя сегодня это давалось ей через силу. Но человек должен владеть собой - что бы ни случилось, исполнять свои обязанности необходимо.

Наконец за последним студентом хлопнула дверь, и в аудитории наступила тишина. Теперь можно было не спеша обо всем подумать, тем более, что уйдет она сегодня поздно.

Раз в две недели каждый преподаватель, за исключением стариков и са­мых заслуженных, должен был дежурить по этажу. Это значило - уходить вместе с охранником, предварительно проверив, закрыты ли окна, не текут ли краны, нет ли где горящих окурков, а тем паче предметов, похожих на взрывное устройство. Преподаватели игнорировали неоплачиваемую обязан­ность, этот "пережиток социализма", как они называли, и старались, отси дев час-другой в аудитории, незаметно сбежать. Только в дежурства А.И.Сидоровой охранник запирал дверь не в гордом одиночестве.

Александру эти дежурства не тяготили. Раньше ей легко было высидеть положенный срок, предвкушая, как потом она с легким сердцем выпорхнет из института и поспешит домой, к отцу, кутающему для нее в одеяло еще теплый ужин. Теперь она тем более не роптала на необходимость задер­живаться - дома ей не давала расслабиться пустота, внутренним холодом опечатавшая квартиру. Здесь было легче, чем дома.