Замлелова Светлана: Иуда

– Миро нардовое ценится на вес золота, такой сосуд стоит динариев… триста! Можно было бы продать его и раздать деньги нищим.

И некоторые согласились со мной и стали роптать, говоря:

– К чему такие траты?..

Иоанн же, подойдя ко мне, шепнул:

– Вор…

Но Он возразил всем, сказав:

– Оставьте её; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а меня не всегда…

Но я уже вышел из комнаты, потому что прав был Иоанн: думал я не о нищих, а о том, что триста динариев – это два белых осла. Была же ночь, и темнота разлившаяся укрыла меня. Выйдя из Вифании, расстелил я на земле симлу[6] и, улегшись, стал смотреть, по обыкновению своему, на звёзды. Как вдруг одна звезда сорвалась с неба и покатилась вниз. И тотчас вздохнул филин, расхохоталась гиена, и где-то в селении осёл крикнул трижды. Поднялся я и побежал с горы Елеонской к Иерусалиму. По временам закрывал я глаза и, казалось мне, что лечу в пропасть. И ящик с деньгами, который носил я, подпрыгивал на бегу, и монеты в нём со звоном подпрыгивали, и звон их подгонял меня, точно удары кимвала.

Вбежал я во двор язычников, куда ворота были открыты до третьей стражи. Обратился к левитам, в чьём попечении были все здания храма, и попросил доложить обо мне первосвященнику, сказав, что знаю я нечто об Иисусе Назарянине. Первосвященником же на тот год был Иосиф, называемый Каиафой. Был он саддукеем. А саддукеи, не веря в воскресение по смерти, верили, что земными благами воздаёт Господь за праведность.

Была ночь, и велели мне ждать во дворе язычников, где третьего дня растерял отец мой ягнят. И в ожидании стал я читать надпись на греческом языке, что висела на решетчатой ограде, разделявшей двор язычников и двор иудеев. Надпись же гласила: «Никому из инородцев не позволяется входить за ограду святилища храма. Кто будет схвачен, сам будет виновен в последующей за этим смерти».

Вернулся слуга и повёл меня в прихоромок, где жили начальники храма. Вышел ко мне Каиафа, следом за ним – тесть его Анна и ещё несколько священников и начальников храма. И страх объял меня, и вместе с ним другое чувство – будто совершаемое мною безгранично.

– Мир тебе, первосвященник, – поклонился я до земли Каиафе, как отец наш Авраам поклонился странникам у дуба Мамврийского.

– Кто ты такой? – спросил он, утирая руки холщёвым полотенцем, языком же высвобождая осколок зелёного лука, оставшийся в зубах.

Поднял я глаза на него, облизнул иссохшие губы и спросил:

– Что вы дадите мне, если я укажу вам время, когда Иисус Назарянин, Которого вы ищите, будет один, и вы сможете взять Его?

Сказал же так не потому, что хотел награду, но потому, что знал: не смогу объяснить первосвященникам, зачем я здесь. Потому и сказал: «Что вы дадите мне». Они же хотели взять Его тайно, потому что боялись, что восстанет за Него народ. И торопились отдать Его римской власти – все знали жестокость и неприязнь к евреям Пилата, пятого прокуратора Иудеи, сменившего Валерия Грата, и не раз уже усмирявшего народ мечом и кнутом. Так было, когда смешал он кровь галилеян, возбуждавших народ к мятежу против идолов, с кровью жертв. Так было, когда захотел Пилат устроить в Иерусалиме водопровод, для чего употребил священный клад, называемый Карван. И было тогда большое возмущение в народе. Пилат же велел бить их кнутами. И многие были забиты тогда, многие же растоптаны.

И вот, переглянулись первосвященники. И потемнели глаза Каиафы, и надломилась бровь.

– Как ты предашь Его? – спросил он.

Но я повторил то, что уже сказал ему:

– Я могу указать вам время, когда Иисус Назарянин, Которого вы ищите, будет один, и вы сможете взять Его.

Кивнул слуге Каиафа, и тот подал мне кошелёк. Я же, не считая монеты, торопился спрятать его.

– Скажешь о том заранее, – были последние слова первосвященника.

Он удалился, и остальные ушли за ним. Поспешил я в Вифанию. В дом Марфы, Марии и Лазаря. И вот, когда выходил я из храма, кошка бросилась мне под ноги, ворон изгадил одежду, ветер швырнул песком в лицо. Пересчитал я монеты, бывшие в кошельке. Ровно тридцать сиклей – цену раба, цену блудницы – отмерили мне первосвященники иудейские.

XI

На другой день сказал Он Петру и Иоанну:

– Приготовьте нам есть пасху…

И пошли в Верхний город в дом Марка, ученика из семидесяти, и там приготовили пасху. Когда возлегли и стали есть, сказал Он:

– Один из вас предаст Меня…

И все, сколько их было в комнате, притихли и стали переглядываться между собой. И страх прошёл между ними, обдав холодным дыханием. Я же не поднимал глаз. Когда по одному стали с робостью спрашивать Его: «Не я ли, Равви?..», и боялись услышать ответ, возвёл я глаза и увидел, что со скорбью смотрит Он на меня. И чтобы не выдать себя перед остальными, спросил и я: